Есть в природе много всяких зверушек симпатишных, белочка там, бурундуки разные
мохнатые, лисички любопытные. Всех и не перечислить. Но все они имеют одно
родственное свойство – когда смотришь на животин этих со стороны, то умиляешься
как тетка зависшая над коляской. Ути-пути какие мы миленькие, маленькие и
красивенькие.
Но как только какое нить зверюго тебя за палец вкусит, ну
или в кучу животную ненароком наступишь, то все. Никаких те «ути-пути», и тем
более «какой миленький».
Урод горбатый – это минимальная характеристика
еще недавно красивой и веселой зверушки.
… Грибной сезон нынче в разгаре.
Грибов столько, что впору не косой косить а на комбайне заезжать в лес. Как
сойдешь с дороги, загнешься рачком и попер, попер в такой вот еротичной позе
грибки резать да в ведерко складывать.
Намедни я с товарищем заперлись в
лес, загнулись как два рака, и похромали потихоньку.
Чую, все. Поясница
хрустит, в мозгу многокровие начинается. Да и поднадоело как то.
Поднимаю
голову, смотрю, метрах в пяти коллега согнулся в кустах и что то там
похрустывает. Жрет что то, что ли?
- Эгегей, бlяааать!!! Одтыхать
пора!
А вот когда коллега выпрямился, тут я немного обосрался. Лицо у
коллеги совсем не человеческое, а очень даже медвединное. Правда сильно оhуевшее
от неожиданности. Изо рта веточка с куста голубики свисает а в глазах… Да чорт
его знает, чо там в глазах. Я не офтальмолог, и не смотрел в
них.
Ситуация самая что ни на есть, заеbись. Я, медведь и ведро с
грибами. Вот такой, bлять, треугольник.
А эта еbаная гризли еще так лапой
по морде своей глумливой провела, веточку так небрежно смахнула с ибальничка и
села как то совсем по человечески на жопу. Типо в театр пришла, сука.
Я
хоть и обосрался на ягель от такого зигзага жизненного, но хладнокровия ниhуя не
растерял.
Тока чо делать то? В задумчивости сунул палец в ноздрю и видимо
невзначай растревожил кусочек мозга отвечающий за различную, наhуй в быту не
нужную информацию.
Информация гласила, что съебываться от медведя это
выход не правильный и чреват сильно порванным ачком. А правильный и умный, это
громкими звуками отпугнуть его. Ну да-ну да… Тота, эта мракобесия на жопу
уселась, не иначе в ожидании громких звуков от меня. И тут чота гремучее
сомнение меня взяло, потому как первоначально идентифицировав зверюгу я так
громыхнул метеоризмом от неожиданности, что если бы теоретики были правы, у
медведя сердце бы прямо, на мох через жопу выскочило? bлять, от
страха.
Не, а чо делать? Пол ведра грибов, ниhуя не оружие против
косолапого, а перочинный ножик, которым я лихо кромсал грибы, пришлось
застенчиво спрятать за спину. А то не ровен час это чудище узреет в руках
холодное оружие, и еще поймет не правильно. Ну на hуй.
А ведро такое
большое и гулкое. Выкинул нахер всю свою добычу под ноги, да как влупил ладонью
по днищу. Звук пошел такой, как тыща пьяных шаманов в бубны
въебали.
Миша, конечно, малька приhуел от такой симфонии и даже назад
попятился .
Чую, действует музыка на зрителей, действует! Закатил, значит
глаза до самого затылка, что бы поэффектней было, врезал в там-там какой то
мотив негуманный и плясовой. Аж сам в раж вошел. Луплю по ведру, песню пошлую
кричу и с удовольствием наблюдаю, как эта манда шерстистая шустренько так, лыжи
в сторону противоположную от меня, навострила.
Тут я совсем разошелся!
Крик, грохот бубна, даже пританцовывать начал. Думаю, пору еще пять минут для
гарантии, ну а потом домой, штаны стирать.
Тут в самое середине куплета
чую, чья то лапа поганая мне на плечо так тяжело, бумс…
У меня аж яйцо к ноге
примерзло. Ну, сука, думаю, hуй я теперь штаны отстираю! А сам стучу в ведро,
как энеджайзер пиzzданутый и остановиться не могу. Заклинило чота. Только песня
оборвалась, потому, как что то там внутрях сперло.
- Серег, ты чо тут,
мухомора понюхал?
Ёпт, оборачиваюсь, товарищ с ебальником вытянутым в
лошадинный профиль смотрит на мою самодеятельность.
…Как сейчас слышу его
рассказ – Выхожу на поляну, а там ты. Лупишь в ведро рукой, орешь глупости
всякие, типо «Хади медветь, хади, хади. Я не вкусный, не съедобный…», и еще
танцуешь забавно так по грибам рассыпанным.
… Короче, господа. Ебал я в
плодоножку все эти грибы вместе с лесной фауной! Луче в магазине все купить.
Monday, November 5, 2012
Tuesday, September 18, 2012
Первая любовница
Незнакомка бежала, размахивая бюстом, пытаясь успеть на автобус. Удивительно:
мне казалось, в нашем районе я изучил все достопримечательности. Лицо она
позаимствовала у столбов, пестревших афишами с Татьяной Друбич, а кожу содрала с
казахской степи, матовой от солнца. Впрочем, все это было на третьем плане. Я,
двадцатилетний гормоноид, гордо смотрел ей в глаза, как в окно, но в мозг велась
трансляция панорамы тридцатью сантиметрами ниже.
Чудеса полетели, как из рога изобилия, образуя торнадо: обладательница бюста жила в доме напротив нашего, поступила в тот же московский ВУЗ, на ту же специальность, что и моя супруга. Меня стало засасывать в образовавшийся катаклизм: их записали в одну группу, они быстро нашли друг друга, моя стала ходить к ней в гости, потащила и меня. Я шел, как барашек на курбан-байрам. Но попытался проявить чудеса выдержки, проявления и закрепления — остался на лестнице. Белые пальцы, душащие перила, выдавали мое стремление спастись от затягивающей воронки.
«Товарищ муж, зайдите в гости!» — выглянула из квартиры подруга: джинсы и синенькая майка. А под майкой только кожа. И сиськи…. Против ее чугунных гирь мне нечего было противопоставить, кроме стального лома характера.
Эпоха Лени Рифеншталь давно закончилась, все изменилось: окружающее пространство превратилось в кочки, холмы и курганы, воздух наполняли монгольфьеры, рыбы пускали пузыри и хохотали. Мне снилось, что я тискаю гири и поднимаю сиськи. Бачок унитаза смотрел глазами Друбич, я писал в ее распахнутую пасть, душа рукой эрекцию. Дверной звонок хихикал при нажатии кнопки. Змеилась очередь с арбузами в голове. Прохожие несли дыни. Сталь стала плавиться и перетекать в нефрит.
…Сто лет спустя мы ехали в кабине «Газели» с двумя приятелями. Весна, наконец, стала входить в свои права и обязанности и наши головы совершали синхронные движения: проводить взглядом справа, повернуться налево, проводить взглядом там, повернуться направо; повторить цикл. Скрипач-десантник закурил и мечтательно сказал: «Если бы я родился женщиной, я был бы такой блядью… тако-о-ой бля-а-адью…»…
А тогда я пошел к ней в гости по какому-то поводу, похожему на шестикопеечную монету. Встречные собаки гавкали и подмигивали. Коты шипели и отворачивались. Птицы… ну, на то они и птицы. Все всё понимали. Мне было стыдно, но чувство это металось где-то в катакомбах под городом моей души: все выходы оттуда были завалены бочками тестостерона.
Потом девушка вышла пополнить мусорные баки и, заодно, проводить меня.
- А как же твоя жена? – прошептала она спруту, жадно изучавшему ее анатомию.
- А ты всегда так мусор выносишь? – ответил спрут, обнаружив джинсы на голое тело. И шелковистые заросли: Gillette придет в нашу страну десятилетием позже.
Во мне поселилась ненасытность: едва идя от нее, я уже был полон сил вернуться. Вечерами «бросал в ящик письмо другу в армию», забегал днем «на чай», по утрам «совершал пробежки».
- Дорогой, где ты был?
- ДА-А-А!!!
- Что – да?
- Я весь сухой, но пахну!
Ненасытность сменилась скукой, любовница захотела со мной расстаться: дождалась моего визита и, пока я снимал обувь, она дзынькнула бутылкой и щелкнула зажигалкой: так должна быть драпирована душевная драма по ее разумению. Я соглашался с необходимостью разойтись, вновь оборачиваясь спрутом. Он разочарованно егозил щупальцами, не находя ничего, кроме гирь. Казахский баскетбол утомил однообразием.
Жена была равнодушна ко всему мирскому, кроме еды, поэтому ничего не замечала: та же скука, подогреваемая тщеславием, заставила меня предъявить адюльтер. Она понимала, что должна показать какие-то чувства, но не знала какие именно, спектакль случился отвратительный. Мы собрались втроем: я толкнул спич о том, что жить я хочу с ними параллельно. С женой — ради ребенка, с любовницей – ради процесса. Они возмущенно отказались. «Не шведки», — догадался я. Они не знали, как меня вразумить, а я не понимал, как их бросить.
С Гробманом приехали к нему на дачу: пили вино и вдыхали осень. Я нес чепуху, а он не нес закуску. Случайными встряхиваниями моего тела он пытался сложить нужные мысли в моей голове, как картинку в калейдоскопе. Ему наскучило: мысли выходили все дурней и дурней. И Гробман, бормоча чего-то, меня ударил по лицу.
Через день я нахамил матери, вещающий из своего пуританства о недопустимости меня: она дала мне пощечину. Жена, имитируя страдания, сожрала упаковку димедрола, скорая, смеясь, сделала ей промывание и увезла подумать, а теща хлестала меня по морде, изредка промахиваясь. Странно: я искал приключений совсем на другое место.
Вскоре рябь в нашем болотце улеглась. Я получил бонус в виде двухгодового молчания тещи. И выписал бонус жене: выстрелил в экс-любовницу из браунинга. Та описалась и убежала в горизонт.
А спустя два века она вышла замуж, родила и стала старушкой с цукатами.
© Lutiy
Чудеса полетели, как из рога изобилия, образуя торнадо: обладательница бюста жила в доме напротив нашего, поступила в тот же московский ВУЗ, на ту же специальность, что и моя супруга. Меня стало засасывать в образовавшийся катаклизм: их записали в одну группу, они быстро нашли друг друга, моя стала ходить к ней в гости, потащила и меня. Я шел, как барашек на курбан-байрам. Но попытался проявить чудеса выдержки, проявления и закрепления — остался на лестнице. Белые пальцы, душащие перила, выдавали мое стремление спастись от затягивающей воронки.
«Товарищ муж, зайдите в гости!» — выглянула из квартиры подруга: джинсы и синенькая майка. А под майкой только кожа. И сиськи…. Против ее чугунных гирь мне нечего было противопоставить, кроме стального лома характера.
Эпоха Лени Рифеншталь давно закончилась, все изменилось: окружающее пространство превратилось в кочки, холмы и курганы, воздух наполняли монгольфьеры, рыбы пускали пузыри и хохотали. Мне снилось, что я тискаю гири и поднимаю сиськи. Бачок унитаза смотрел глазами Друбич, я писал в ее распахнутую пасть, душа рукой эрекцию. Дверной звонок хихикал при нажатии кнопки. Змеилась очередь с арбузами в голове. Прохожие несли дыни. Сталь стала плавиться и перетекать в нефрит.
…Сто лет спустя мы ехали в кабине «Газели» с двумя приятелями. Весна, наконец, стала входить в свои права и обязанности и наши головы совершали синхронные движения: проводить взглядом справа, повернуться налево, проводить взглядом там, повернуться направо; повторить цикл. Скрипач-десантник закурил и мечтательно сказал: «Если бы я родился женщиной, я был бы такой блядью… тако-о-ой бля-а-адью…»…
А тогда я пошел к ней в гости по какому-то поводу, похожему на шестикопеечную монету. Встречные собаки гавкали и подмигивали. Коты шипели и отворачивались. Птицы… ну, на то они и птицы. Все всё понимали. Мне было стыдно, но чувство это металось где-то в катакомбах под городом моей души: все выходы оттуда были завалены бочками тестостерона.
Потом девушка вышла пополнить мусорные баки и, заодно, проводить меня.
- А как же твоя жена? – прошептала она спруту, жадно изучавшему ее анатомию.
- А ты всегда так мусор выносишь? – ответил спрут, обнаружив джинсы на голое тело. И шелковистые заросли: Gillette придет в нашу страну десятилетием позже.
Во мне поселилась ненасытность: едва идя от нее, я уже был полон сил вернуться. Вечерами «бросал в ящик письмо другу в армию», забегал днем «на чай», по утрам «совершал пробежки».
- Дорогой, где ты был?
- ДА-А-А!!!
- Что – да?
- Я весь сухой, но пахну!
Ненасытность сменилась скукой, любовница захотела со мной расстаться: дождалась моего визита и, пока я снимал обувь, она дзынькнула бутылкой и щелкнула зажигалкой: так должна быть драпирована душевная драма по ее разумению. Я соглашался с необходимостью разойтись, вновь оборачиваясь спрутом. Он разочарованно егозил щупальцами, не находя ничего, кроме гирь. Казахский баскетбол утомил однообразием.
Жена была равнодушна ко всему мирскому, кроме еды, поэтому ничего не замечала: та же скука, подогреваемая тщеславием, заставила меня предъявить адюльтер. Она понимала, что должна показать какие-то чувства, но не знала какие именно, спектакль случился отвратительный. Мы собрались втроем: я толкнул спич о том, что жить я хочу с ними параллельно. С женой — ради ребенка, с любовницей – ради процесса. Они возмущенно отказались. «Не шведки», — догадался я. Они не знали, как меня вразумить, а я не понимал, как их бросить.
С Гробманом приехали к нему на дачу: пили вино и вдыхали осень. Я нес чепуху, а он не нес закуску. Случайными встряхиваниями моего тела он пытался сложить нужные мысли в моей голове, как картинку в калейдоскопе. Ему наскучило: мысли выходили все дурней и дурней. И Гробман, бормоча чего-то, меня ударил по лицу.
Через день я нахамил матери, вещающий из своего пуританства о недопустимости меня: она дала мне пощечину. Жена, имитируя страдания, сожрала упаковку димедрола, скорая, смеясь, сделала ей промывание и увезла подумать, а теща хлестала меня по морде, изредка промахиваясь. Странно: я искал приключений совсем на другое место.
Вскоре рябь в нашем болотце улеглась. Я получил бонус в виде двухгодового молчания тещи. И выписал бонус жене: выстрелил в экс-любовницу из браунинга. Та описалась и убежала в горизонт.
А спустя два века она вышла замуж, родила и стала старушкой с цукатами.
© Lutiy
Thursday, August 30, 2012
Как я встретила принца
Когда я столкнулась с ним уже третий раз за ночь в клубе возле туалета, он прижал меня к стене, обдавая ароматом дорогого парфюма, и грубо сказал:
- Ну, что, знакомиться будем?
Мне захотелось запустить в этого наглеца какую-нибудь колкость, но я не нашлась, что ответить, а ноги стали ватными. От него исходила сильная сексуальная энергия, энергия самца, которой я не смела сопротивляться.
- Что молчишь, красотка? Язык проглотила? – он прикоснулся горячими губами к моей шее.
- Я…Наташа, - только и смогла выдавить из себя.
- Я - Андрей, - он отстранился от меня, сжал мою руку в своей, потянул в сторону грохочущего зала, и бросил: - Пойдём выпьем, Наташа, - и ухмыльнулся. В этой ухмылке было что-то доброе и сильное. В общем, я попалась на удочку, как маленькая рыбка в этом большом и незнакомом пруду с диджейскими установками, музыкальными колонками и форелями-блондинками в коротких розовых платьях.
Протискиваясь через толпу к барной стойке, он меня приобнял, демонстрируя окружению, что я с ним, и, наклонившись к моему уху, спросил:
- Ты тут с кем, килька? – Я?? Килька? Да что он о себе возомнил? Сейчас я тебе отвечу, шпрот недоделанный!... Боже, какой запах, какой взгляд…
- Я? С подругами. Девичник у нас. На втором этаже. И я не килька, - пробормотала я обиженно.
- Килька-килька. Длинная и в масле. Так и хочется съесть, - он засмеялся. Я не смогла сдержать улыбки и расхохоталась вместе с ним, прогнав сковывающее смущение.
- Что пить будешь, Наташ? – спросил Андрей уже возле бара, «закуривая» электронную сигарету.
- "Маргариту".
- Не люблю я эту вашу "Маргариту"-сеньориту. Бро, сделай "Маргариту" и чистый виски со льдом! – бросил он бармену. А вообще, - продолжил он, посмотрев на циферблат дорогущих «Ролексов», - «Per aspera ad astra» - каждому – свое, - пояснил он.
- Через тернии – к звездам, - поправила я своего принца.
- Хаха! К звездам – это про меня! – принц, по всей видимости, не понял замечания и продолжил вливать в себя огненный виски.
Несмотря на глупую ошибку, Андрей нравился мне все больше и больше. В его карих глазах я не видела дна, а моя голова кружилась от счастья вперемешку с опьяняющей «Маргаритой».
Когда мы переместились в чил-аут и уселись на уютный плюшевый диван, Андрей снова взял меня за руку и начал рассказывать о себе.
Да-а-а… Золотой сынок богатенького папаши, непрерывно качающего нефть. У него было всё: трёшка на Садовом, блестящий «Кайен», куча связей – нужных и ненужных. Этот парень мог сделать мою жизнь сказкой.
Сказав: - Прости, одну минуту, - он достал из кармана черного бархатного пиджака белый «Айфон» и уткнулся в экран, торопливо перебирая по нему наманикюренными пальцами.
- Извини, килька, что отвлекаюсь – дела. Расскажи ты о себе. Работаешь? Учишься? Где живешь?
- Знаешь, Андрей, а рассказывать-то мне и нечего. Живу в Бирюлево с родителями, учусь в институте на бюджете, вечерами подрабатываю репетитором по английскому. Ничего интересного. Это у тебя насыщенная жизнь – клубы, тусовки, нерешенные дела, а у меня все спокойно и размеренно.
- Это не проблема, - он снова наклонился к моей шее, отчего у меня внутри все сжалось. – Будешь со мной – будут тебе и тусовки, и вечеринки. Нравишься ты мне – начитанная, умная, красивая…
Тут в зал зашел мужчина с удивительным букетом белых роз и направился к нашему уютному диванчику.
- Андрей Васильевич? Доставка цветов. Рад снова вас видеть, – отчеканил курьер.
- О, привет! Джимми Уэйлс мне снова помог! «Google» - отличная тема! Зашел, нашел, заказал! Наташка, это тебе! - он протянул мне букет, сверкая обаятельной улыбкой.
- Джимми Уэйлс Википедию основал, Андрюш, - я помрачнела.
- Ох, Наташка, не придирайся к словам! Хватай букет! – он сладко чмокнул меня в щеку. У меня задрожали колени. Вот, подлец! Умеет очаровывать девушек!
Он повез меня домой. На «Кайене», несмотря на выпитый алкоголь. Гаишники ему не были преградой, уж если остановят, папашка все оплатит и договорится, я не сомневалась. В Бирюлево едем, представляете? И я это оценила, небось, за пределы «трёшки» эта сверкающая машинка никогда не выезжала.
Уже у темного подъезда девятиэтажки, он включил магнитолу. Заиграла грустная и красивая «Creep» в исполнении бравых ребят из «Radiohead».
- О! Классная песня! – я восхитилась.
- Да, Килька, Курт Кобейн – легенда мирового рока!
Я промолчала. А он и не собирался останавливаться. На меня посыпались слова любви.
- Эх, Наташка! Влюбился я в тебя! Душа трепещет, когда смотрю в твои глаза и прикасаюсь к твоей руке. Помнишь, как у Лермонтова: «Я вас любил, любовь еще, быть может, в моей душе угасла не совсем»…
Я открыла дверь машины, дошла до мусорного бака, бросила в него букет, плюнула в сторону, и со словами «Умник, блядь!», скрылась в темном подъезде.
© Lipu4ka
- Ну, что, знакомиться будем?
Мне захотелось запустить в этого наглеца какую-нибудь колкость, но я не нашлась, что ответить, а ноги стали ватными. От него исходила сильная сексуальная энергия, энергия самца, которой я не смела сопротивляться.
- Что молчишь, красотка? Язык проглотила? – он прикоснулся горячими губами к моей шее.
- Я…Наташа, - только и смогла выдавить из себя.
- Я - Андрей, - он отстранился от меня, сжал мою руку в своей, потянул в сторону грохочущего зала, и бросил: - Пойдём выпьем, Наташа, - и ухмыльнулся. В этой ухмылке было что-то доброе и сильное. В общем, я попалась на удочку, как маленькая рыбка в этом большом и незнакомом пруду с диджейскими установками, музыкальными колонками и форелями-блондинками в коротких розовых платьях.
Протискиваясь через толпу к барной стойке, он меня приобнял, демонстрируя окружению, что я с ним, и, наклонившись к моему уху, спросил:
- Ты тут с кем, килька? – Я?? Килька? Да что он о себе возомнил? Сейчас я тебе отвечу, шпрот недоделанный!... Боже, какой запах, какой взгляд…
- Я? С подругами. Девичник у нас. На втором этаже. И я не килька, - пробормотала я обиженно.
- Килька-килька. Длинная и в масле. Так и хочется съесть, - он засмеялся. Я не смогла сдержать улыбки и расхохоталась вместе с ним, прогнав сковывающее смущение.
- Что пить будешь, Наташ? – спросил Андрей уже возле бара, «закуривая» электронную сигарету.
- "Маргариту".
- Не люблю я эту вашу "Маргариту"-сеньориту. Бро, сделай "Маргариту" и чистый виски со льдом! – бросил он бармену. А вообще, - продолжил он, посмотрев на циферблат дорогущих «Ролексов», - «Per aspera ad astra» - каждому – свое, - пояснил он.
- Через тернии – к звездам, - поправила я своего принца.
- Хаха! К звездам – это про меня! – принц, по всей видимости, не понял замечания и продолжил вливать в себя огненный виски.
Несмотря на глупую ошибку, Андрей нравился мне все больше и больше. В его карих глазах я не видела дна, а моя голова кружилась от счастья вперемешку с опьяняющей «Маргаритой».
Когда мы переместились в чил-аут и уселись на уютный плюшевый диван, Андрей снова взял меня за руку и начал рассказывать о себе.
Да-а-а… Золотой сынок богатенького папаши, непрерывно качающего нефть. У него было всё: трёшка на Садовом, блестящий «Кайен», куча связей – нужных и ненужных. Этот парень мог сделать мою жизнь сказкой.
Сказав: - Прости, одну минуту, - он достал из кармана черного бархатного пиджака белый «Айфон» и уткнулся в экран, торопливо перебирая по нему наманикюренными пальцами.
- Извини, килька, что отвлекаюсь – дела. Расскажи ты о себе. Работаешь? Учишься? Где живешь?
- Знаешь, Андрей, а рассказывать-то мне и нечего. Живу в Бирюлево с родителями, учусь в институте на бюджете, вечерами подрабатываю репетитором по английскому. Ничего интересного. Это у тебя насыщенная жизнь – клубы, тусовки, нерешенные дела, а у меня все спокойно и размеренно.
- Это не проблема, - он снова наклонился к моей шее, отчего у меня внутри все сжалось. – Будешь со мной – будут тебе и тусовки, и вечеринки. Нравишься ты мне – начитанная, умная, красивая…
Тут в зал зашел мужчина с удивительным букетом белых роз и направился к нашему уютному диванчику.
- Андрей Васильевич? Доставка цветов. Рад снова вас видеть, – отчеканил курьер.
- О, привет! Джимми Уэйлс мне снова помог! «Google» - отличная тема! Зашел, нашел, заказал! Наташка, это тебе! - он протянул мне букет, сверкая обаятельной улыбкой.
- Джимми Уэйлс Википедию основал, Андрюш, - я помрачнела.
- Ох, Наташка, не придирайся к словам! Хватай букет! – он сладко чмокнул меня в щеку. У меня задрожали колени. Вот, подлец! Умеет очаровывать девушек!
Он повез меня домой. На «Кайене», несмотря на выпитый алкоголь. Гаишники ему не были преградой, уж если остановят, папашка все оплатит и договорится, я не сомневалась. В Бирюлево едем, представляете? И я это оценила, небось, за пределы «трёшки» эта сверкающая машинка никогда не выезжала.
Уже у темного подъезда девятиэтажки, он включил магнитолу. Заиграла грустная и красивая «Creep» в исполнении бравых ребят из «Radiohead».
- О! Классная песня! – я восхитилась.
- Да, Килька, Курт Кобейн – легенда мирового рока!
Я промолчала. А он и не собирался останавливаться. На меня посыпались слова любви.
- Эх, Наташка! Влюбился я в тебя! Душа трепещет, когда смотрю в твои глаза и прикасаюсь к твоей руке. Помнишь, как у Лермонтова: «Я вас любил, любовь еще, быть может, в моей душе угасла не совсем»…
Я открыла дверь машины, дошла до мусорного бака, бросила в него букет, плюнула в сторону, и со словами «Умник, блядь!», скрылась в темном подъезде.
© Lipu4ka
Subscribe to:
Posts (Atom)