Ржачный рассказик :):)
Что-то я жирком стал обрастать – абдоминальным. То есть, говоря по нашенски, животик стал расти. Ну, конечно, «животиком» это я так ласково своё пузико называю. А уж если совсем по-честному, то брюхо, блять, растёт, сука!
Девушка моя, любимая, стала меня всё чаще «мишкой Гамми» называть. Я то думал, что это за мохнатость, а, оказалось - за объёмную талию.
Не годиццо, короче.
Надо быть стройным и подтянутым. Как англичане. Почему бы и нет?
Сидим мы тут недавно с другом Михой, ужинаем.
Миха - такой же любитель поесть-выпить, как и я.
И тоже с брюшком. Небольшим, правда что.
«Миха!», говорю я, «может хватить по вечерам нажираться как пещерные люди? Ведь обжорствуем же, как питекантропы – словно этот ужин может стать последним в нашей жизни! Что, нам завтра на бой с мамонтами идти? Или набег на соседнее племя совершать? Давай после шести вечера ничего не есть. И не бухать. И давай спортом займёмся. А, Миха? Хуле молчишь?»
Обглодав сочное рёбрышко, Миха вытер руки об салфетку, налил себе красного вина, выпил, откинулся в кресле, и внимательно посмотрел на меня.
«Ты что, плохо себя чувствуешь? Откуда такие дурные мысли? Как это мы можем после шести ничего не есть? Мы же до шести работаем. А потом, что в библиотеку, что ли идти, а не в ресторан? Ты выбрось эту блажь из головы! Спортсмен, бля!».
«Миха, бля, меня моя «мишкой Гамми» называет! Я толстый стал! Миха, бля, один я не смогу. А вдвоём всё-таки легче голодные обмороки переносятся. Я сознание потерял – ты нашатырь поднёс, ты в обморок упал – я тебя холодной водичкой в чувство привожу. Мы – друзья, в конце концов, или как?»
«Гыгыгы! Мишкой Гамми, говоришь? Гыгыгы! Ну, и хуле? А моя меня называет «Пончик-Сиропчик»! И чего?»
«Короче, Миха, не пизди! Завтра идем в спортклуб записываться! Будем плавать, в сауну ходить, на тренажерах потеть и пить морковный сок с сельдереем! Всё! Так жить нельзя!
Вон, англичане! На рассвете после гулянок домой едем, а они уже по улицам и паркам бегают! Вечером, после работы – бегают! А в спортклуб, небось, не прорвешься! Мест, небось, нет!
Сука, мне завидно! Что мы хуже них?»
«Не, мы лучше! Ладно, давай попробуем, хуле там. У меня рядом с домом есть клуб хороший. Завтра зайду на разведку».
На следующий день, я проснулся другим человеком. Радостные мысли о том, что сегодня начинается новая, правильная жизнь, вызывали дебильную улыбку. Вот так, дебильно улыбаясь, я и проследовал на кухню, откуда доносились дразнящие запахи жареного слегка прикопченого бекона.
«Любимая! С сегодняшнего дня твой «мишка Гамми» худеет! А посему, прошу выбросить к ебеням всю нездоровую пищу из холодильника. И свари мне овсянку на воде! Аминь!»
Гордый собой, я повернулся и проследовал в ванную.
Вслед донеслось саркастическое «Ну-ну! Ахуеть!»
Мужественно позавтракав овсянкой и чмокнув растерянную любимую в щёчку, я, бодренько так, прыгая через три ступеньки, спустился во двор к машине.
«Не, не поеду на машине. Пешком пойду на работу. Подумаешь, три километра».
Я уже чувствовал себя героем.
Эдаким поджарым мускулистым стареющим гладиатором, быстро шагающим по шумному Ноттинг Хиллу навстречу новым победам над собой.
«Я смогу! Я должен смочь! Я уберу тебя, злое брюхо! И снова начну носить свои, уныло висящие в шкафу, костюмы, которые стали на два размера малы! Ждите меня, итальянские портные с лекалами для мачо! Прощайте, портные немецкие, с вашими сраными лекалами для бюргеров с пивными животами!»
Рука непроизвольно потянулась к ремню. Кажется, я уже чуть-чуть похудел…
Миха позвонил в полдень.
«На ланч идем, «мишка Гамми»? У меня хорошие новости, Арчи! Я взял два абонемента в клуб! Там были рады, что Гаргантюа и Пантагрюэль хотят влиться в их ряды. Гыгыгы! Кроме того, у нас будет персональный инструктор на три посещения – бесплатно!»
«Здорово, Миха! Вот увидишь, у нас получится! На ланч не иду – много работы, но встретимся вечером у клуба. Часиков в 7, ок?»
Я прогуливался около спортклуба в ожидании Михи. Парк автомобилей, припаркованных около клуба, вызывал уважение и восторг. Любят богатые люди заботиться о своем здоровье, ох как любят.
Моё тело рвалось в бой!
Я смотрел на себя со стороны, через полгодика, и видел подтянутого, ещё не совсем старого, мужчину, спортивного телосложения, с большой спортивной сумкой в крепкой руке, попивающего морковный сок через соломинку из стакана с эмблемой «нашего» клуба…
«Может велосипед ещё купить?», подумалось мне.
В клубе нам устроили небольшую экскурсию.
Клуб был то, что надо! Прекрасно оснащенный, светлый, чистый, с большим бассейном, сауной, спа с теплой минеральной водой и улыбчивым персоналом.
Потом, с нами поговорил врач, завёл на каждого персональную карту, измерил рост, вес, давление, пульс.
Мне сказал – надо убирать минимум 10, а лучше все 15 кг, а Михе - максимум 10.
Сука!
Потом пришел инструктор.
Ой-ой-ой! Бля!
Накаченный, в майке, рот до ушей!
Сочный бифштекс, бля, просто, а не мужик! Но бабы таких любят!
Подозреваю, что если бы инструктор не был бы геем, коим он на самом деле и был, то ебал бы он всех подряд клиенток этого клуба.
Строго по расписанию.
И было бы это расписание заполнено на пару лет вперёд.
Сука, даже завидно стало!
Только одно и утешало, что стрелка его «компаса» показывает не в ту сторону!
Задал он нам с Михой программу на «бегущей дорожке», подключил к нам всякие датчики и уселся рядом, с гантелей в руке, бицепсы качать.
И нас злить.
Идём с Михой по «дорожке», сначала медленно, потом побыстрее, потом почти бегом. Потеем.
«Бифштекс» всё на датчики поглядывает и улыбается. А бицепс его всё шаром для боулинга из-под кожи норовит выпрыгнуть. Сука!
Бежим мы, потом обливаемся.
«Арчи, чувствуешь запах алкаголя? Это наши пьянки через поры выходят…», тяжело дышит Миха. «Заебись, да?»
«Ага, заебись! Скоро я умру, еще километр и точно умру…», говорю я, чуть живой.
В это момент, компьютер «бегущей дорожки» начинает издавать пронзительный мерзкий звук, похожий на свист-сирену.
«Слава Богу!», думаю, «наверное, программа закончилась…», и поворачиваюсь к «Бифштексу».
А он….бледный, глаза вылупились, рот открыл, а сказать ничего не может.
Только пальцем на меня показывает…
«Стоп! Стоп!», заорал он вдруг.
«Миха, бля, чего это он? Со мной что-то не так?»
А «Бифштекс» тем временем ко мне подскочил, руками машет, к лавке меня подталкивает и пытается куртку с меня стянуть.
«Убери руки, козёл!», почему-то по-русски говорю я. «Пшол на хуй, пидарюга!»
Тут и врач прибежал. И тоже с выпученными глазами…
«Миха, если пидоры будут атаковать, то я за себя не ручаюсь…»
«Дорожка» свистит-заливается, врач орёт, «Бифштекс» орёт, Миха в шоке, я тоже.
«Сэр, вам надо лечь и расстегнуть куртку! Надо поправить датчик!», врач твёрдо произносит каждое слово.
И я ему верю. Он не пидор.
Оказывается, датчик на присоске, который прилепили на сердце, попросту отошёл.
В связи с повышенной заволошенностью моей грудной клетки, датчик не присосался как следует. И отсосался!
Вот сирена и запела!
А врач, у которого все показания выводятся на монитор, охуел, увидев «остановку сердца у клиента»…
И «Бифштекс», будучи трогательно-чувствительным геем, охуел, увидев «умирающего» у него на глазах гладиатора Арчи, шумно дыша, бегущего навстречу худобе…
Потом мы крутили велосипед и пробовали разные силовые тренажеры.
«Бифштекс» всё записывал, корректировал и обещал к концу нашего пребывания выдать полную программу занятий на полгода вперёд.
«Пойдем, Миха, в сауну. Посидим маленько, и в бассейн!».
Сауна с температурой 90 градусов – это пародия, конечно. Но, всё равно приятно. Тепло!
Завернув наши жопы и животы в небольшие простыни, мы уселись на лавочке, наслаждаясь ощущениями от гудящих от нагрузок мышц.
И тут в сауну, слегка прикрытые простынями, зашли две рыженькие нестарые тётки лет по 30-35. И, наверное, сёстры.
И уселись напротив нас, мило улыбаясь.
Я к тому времени, уже возлежал на средней лавке в позе римского патриция, а Миха забрался на самый верх и сидел там, пытаясь выгнать из себя остатки накопленного ранее алкоголя
Слегка приподнявшись на локте и улыбнувшись в ответ рыжим любительницам попариться, я принял исходное положение на лавке и...
Восхитительнейший «апскёрт» открылся моему взору – коротко постриженные, рыженькие волосики робко светились между мраморно-белых, слегка расставленных ножек одной из сестричек…
Я, будучи джентльменом, сразу же опустил глаза, но было поздно.
Горячая кровь моментально заполнила пещеристые тела, почему то сконцентрированные именно на хуе, и я тихонько сказал Михе по-русски:
«Миха, у меня встал!»
Миха загыгыкал наверху, но аккуратно, чтобы не потерять простынку, спустился на мою лавку.
Рыжие обсуждали свои садики, горшочки с цветами и скамеечки, и им было явно не до нас.
«Арчи, ты можешь думать о чём-нибудь другом, бля? Ты просто животное!», сказал Миха,
И снова начал ржать.
«Пошли в бассейн, хватит здесь сидеть! Для сердца вредно!»
«Миха, ты дурак? Как я пойду? У меня стоит, как кирзовый сапог! Стыдно, бля! Подожди, упадёт, тогда и пойдем», говорю я.
А та рыжая, с «апскёртом», увлечённая беседой с сестрой, как будто нарочно, еще ножки раздвинула. Я думал, что у меня хуй лопнет, и кровавые ошмётки разукрасят сочащиеся смолой стенки сауны. Или инсульт с инфарктом хватит.
«Миха, отвлекай меня. Расскажи что-нить смешное. Плиииз! Иначе я умру от перегрева!»
«Ладно. Представь, Арчи, что ты подходишь щас к этой рыжей, срываешь с неё простынку, разворачиваешь и со всей дури засаживаешь ей в жопу…»
«Миха, бля, ты охуел? Я тебя что просил рассказать? А ты, сука, меня добить решил? Гад!»
«Арчи, бля, ты же не дослушал! Ты не пизди, а слушай…. Так вот, засаживаешь ты ей в жопу, а она так изгибается, стонет, ногтями по лавке скребёт…»
«Миха! Ты – гандон!»
«Арчи, ты дослушай, бля, сначала!!! Значит, скребёт она ногтями по лавке, а ты всё глубже и глубже входишь!!! И тут она кааааак пёрнет! И каааак брызги поносные на тебя полетят! И запах! Пиздец просто, какой запах! А ты….»
«Всё, Миха, пошли в бассейн! Спасибо тебе, друг! Вылечил!»
Выходя, я посмотрел на рыженькую и, улыбнувшись, сказал «Бай! Си ю лейтер!»
А она, дурочка, приветливо помахала мне рукой!
Засранка!
После бассейна, мы с Михой ещё посидели в теплом минеральном джакузи. Потом выпили по два стакана сока.
«Миха, как думаешь, а она сосёт хорошо?»
«Очень хорошо! Губки у неё что надо! Только зубы, наверное, гнилые, и изо рта пахнет!»
«Гад ты, Миха! Не буду с тобой больше в спортклуб ходить! Я так импотентом стану»
Вот уже неделю, каждый Божий день, мы ходим в клуб. У меня минус 2,5 кг, у Михи - минус 2 кг.
Рыженьких больше не видели.
Надеюсь, что ещё увидим. И Миха надеется. Мы рыжих любим. Они очень нежные…
@armati
Wednesday, August 29, 2007
Monday, August 27, 2007
Мужчина наносит ответный удар
В общем, так. Новые правила. Ты тоже кое-что должна. Я что-то должен, но и ты должна.
Первое, что ты должна запомнить. Не перечить мне. Можно задавать хитрые наводящие вопросы, которые подводят меня к какому-то мнению, которое тебя устраивает. Но перечить – боже упаси. Это приведёт к конфликту, и я буду злиться. И ты будешь злиться. Мы оба будем злиться – и никакого толку не будет. Каждый останется при своём, и ты не достигнешь своей цели. Гораздо умнее действовать окольно.
Второе, я – глава семьи. Я главный. Не ты. Как хочешь, но это должно быть так. Ни одна семья, где главный не мужчина, долго не продержалась. Потому что это против природы мужчины – подчиняться. «А если я сказал, к маме, значит, к маме». Надеюсь, ты меня поняла. Оружие женщины – ласка и нежность, никак не жёсткость, указания и приказы. Это всё прерогатива мужчины.
Третье. Запомни. Я тебя люблю. Это так. Я люблю о тебе заботиться, могу делать что-то для тебя, не совсем мне удобное. Но и себя я тоже люблю. А тот, кто не любит себя, обычно себя уничтожает. Некоторые вещи ты не в силах изменить – прими это.
Четвёртое. Я не понимаю шуток, направленных против меня, насмешек, сомнения в моих силах, неверие в меня. Хочешь меня прогнать – начни во мне сомневаться, это самый быстрый путь. А ещё быстрее – делать это публично.
Пятое. Когда хочешь сказать что-то едкое, представь, что твои слова это едкая кислота, которую ты капаешь на связывающие нас нити. Что произойдёт, если на нитку капать кислотой? Она распадётся. Поэтому желая сохранить отношения, не язви, не ёрничай, не будь злой. Иначе всё развалится.
Шестое. Чтобы ты ни думала, я не знаю, о чём ты думаешь. И не узнаю, пока ты не скажешь об этом мне с помощью слов. Если хочешь, чтобы я узнал, просто скажи. И в ответ ты услышишь, что об этом думаю я. «Что у женщины на уме, то у мужчины на языке». И не надо представлять, что я думаю иное, чем говорю. Я для этого слишком бесхитростен и прям.
Седьмое. «Мы слишком разные», «я тебе не подхожу». Это всё отговорки. Конечно же, мужчины и женщины разные! Было бы странно, если бы это было наоборот. И позволь решать, подходишь ли ты другому человеку, этому другому человеку. Ты всё равно не в силах встать на его место. И не пытайся.
И последнее. Любовь – это редкий дар. Жаль будет его профукать в бесконечных дрязгах и разбирательствах, кто виноват, кто что не сделал, а кто кого когда обидел... Поэтому просто любите друг друга, и тогда всё будет замечательно!
Первое, что ты должна запомнить. Не перечить мне. Можно задавать хитрые наводящие вопросы, которые подводят меня к какому-то мнению, которое тебя устраивает. Но перечить – боже упаси. Это приведёт к конфликту, и я буду злиться. И ты будешь злиться. Мы оба будем злиться – и никакого толку не будет. Каждый останется при своём, и ты не достигнешь своей цели. Гораздо умнее действовать окольно.
Второе, я – глава семьи. Я главный. Не ты. Как хочешь, но это должно быть так. Ни одна семья, где главный не мужчина, долго не продержалась. Потому что это против природы мужчины – подчиняться. «А если я сказал, к маме, значит, к маме». Надеюсь, ты меня поняла. Оружие женщины – ласка и нежность, никак не жёсткость, указания и приказы. Это всё прерогатива мужчины.
Третье. Запомни. Я тебя люблю. Это так. Я люблю о тебе заботиться, могу делать что-то для тебя, не совсем мне удобное. Но и себя я тоже люблю. А тот, кто не любит себя, обычно себя уничтожает. Некоторые вещи ты не в силах изменить – прими это.
Четвёртое. Я не понимаю шуток, направленных против меня, насмешек, сомнения в моих силах, неверие в меня. Хочешь меня прогнать – начни во мне сомневаться, это самый быстрый путь. А ещё быстрее – делать это публично.
Пятое. Когда хочешь сказать что-то едкое, представь, что твои слова это едкая кислота, которую ты капаешь на связывающие нас нити. Что произойдёт, если на нитку капать кислотой? Она распадётся. Поэтому желая сохранить отношения, не язви, не ёрничай, не будь злой. Иначе всё развалится.
Шестое. Чтобы ты ни думала, я не знаю, о чём ты думаешь. И не узнаю, пока ты не скажешь об этом мне с помощью слов. Если хочешь, чтобы я узнал, просто скажи. И в ответ ты услышишь, что об этом думаю я. «Что у женщины на уме, то у мужчины на языке». И не надо представлять, что я думаю иное, чем говорю. Я для этого слишком бесхитростен и прям.
Седьмое. «Мы слишком разные», «я тебе не подхожу». Это всё отговорки. Конечно же, мужчины и женщины разные! Было бы странно, если бы это было наоборот. И позволь решать, подходишь ли ты другому человеку, этому другому человеку. Ты всё равно не в силах встать на его место. И не пытайся.
И последнее. Любовь – это редкий дар. Жаль будет его профукать в бесконечных дрязгах и разбирательствах, кто виноват, кто что не сделал, а кто кого когда обидел... Поэтому просто любите друг друга, и тогда всё будет замечательно!
Saturday, August 25, 2007
Именно так говорят про любовь...
Наступал вечер. Андрей и Света ехали в автобусе. Мест сидячих, конечно же, не было, поэтому они стояли. Андрей держался за поручень и искренне не понимал, почему Света предпочитает держаться за его руку. Ну действительно, за поручень-то удобнее...
Так ведь нет, пытается стоять в движущемся транспорте, вложив свою руку ему в ладонь.
Автобус подъехал к остановке. Кто-то вышел, кто-то вошёл. Андрей мысленно позавидовал. Им ехать оставалось ещё примерно минут двадцать.
Двери автобуса закрылись. Одной из вошедших была девушка с плеером и наушниками. Ну, не то что очень красивая, но симпатичная. Интересная девушка, подумал почему-то Андрей. Наблюдать за ней было удобно, девушка не замечала, что на неё смотрят, её целиком поглотила музыка. Она смотрела в окно, даже не в окно, а куда-то вдаль, не замечая никого вокруг.
Вдруг Светлана сжала его ладонь своей. Андрей вздрогнул и обернулся.
- Пожалуйста, не смотри на девушку, - голос Светы прозвучал как-то очень тихо и жалобно. Глаза наполнены слезами, губы дрожат.
- Света, ну ты чего?, - весёлым голосом сказал Андрей, - с чего ты взяла, что я на кого-то смотрю?
- Смотришь..., - прошептала Света.
- Ты ошибаешься.
Андрей высвободил руку и обнял Свету. Остаток пути они ехали молча. Андрей мысленно ругал себя за то, что так пялился при Светке на какую-то незнакомку, хотя, в общем-то, что в этом такого, и посмотреть нельзя?
Также молча они дошли до дома Светы. Уже смеркалось, в небе зажигались звёзды, на земле окна домов. Интересно, если смотреть на город ночью с высоты, наверное, он тоже напоминает звёздное небо,подумал Андрей.
Света не отпускала руку Андрея.
- Ладно, Свет, надо идти уже, завтра на поезд вставать рано, - Андрей высвободил свою ладонь, быстро чмокнул в щёку на прощание. Правда, подумал он, поезд в пять утра, вставать тяжело. Зато отдых планировался замечательный, давно с ребятами поездку планировали.
- Андрюш, когда ты приедешь из деревни?
- Ну я же уже говорил, примерно через неделю-две, - ответил Андрей. Света стояла и смотрела в землю... Вздохнув, Андрей добавил:
- Что-то не то с тобой, чего случилось? Ну я же скоро приеду.
- Я не знаю, Андрюш, - она так и не поднимала глаза.
- Света, давай всё расставим по местам. Ну чего ты? Неужели ты из-за той девушки с наушниками так расстроилась?
- Я не знаю, - губы у Светы снова задрожали. - Я не хочу, чтобы ты уезжал...
- Света, ну ты извини. Ну, отдыхать тоже надо, пойми, съезжу и приеду. И поверь, я тоже буду по тебе скучать.
- Приезжай скорее... Постарайся, ладно?..
- Как получится, - уже нарочно жёстко сказал Андрей (ну надо же как-то дать Свете понять, что не должен он у неё всегда идти на поводу, подумал он).
Наступило долгое молчание...
- А ты меня правда любишь?, - теперь Света смотрела Андрею прямо в глаза.
- Конечно же, люблю, - улыбнулся Андрей.
- Ты так легко это говоришь..., Света снова опустила глаза, - про любовь не так говорят, наверное...
- Света, - уже немного громче сказал Андрей, - кончай капризы свои.
- Я не капризничаю, - сказала Света, всхлипнув при этом.
- Вот блин, женщины, вечно у вас глаза на мокром месте, и вечно сами себе нервы накручиваете, - уже повысил голос Андрей. - Ну почему я не могу нормально на отдых съездить?! Обязательно истерики свои будешь устраивать! Всё, как приеду, позвоню. или вообще позвоню, когда у меня время свободное будет. Понятно, да?
Развернувшись, он быстрым шагом направился прочь от Светы.
- Андрюша, не оставляй меня!!!, - Света стояла и плакала. Андрей уходил, не оборачиваясь. Ей полезно будет, думал он.
Действительно, банальный каприз, а нервов сколько. Не стоит особо заморочиваться по этому поводу, внушил он себе.
Зазвонил мобильник. Андрей взглянул на дисплей. Точно, Светка. Снова убрал телефон в карман. Телефон звонил снова и снова.
Андрей уменьшил звук. Теперь мелодия звучала тихо, почти неслышно. Потом совсем замолчала...
Андрей думал о завтрашней поездке. Кому об этом не мечталось бы? В деревню, с друзьями... Жалко, надолго не получится.
Друзья, конечно, без пива отдых за отдых не считают, а сам Андрей не пил вообще. Но, несмотря на некоторое различие в интересах, отдых обещал быть просто необыкновенным.
Отдых действительно удался. Купание, рыбалка, грибы. Хорошо всё-таки летом в деревне. Есть там свои плюсы, перед которыми пасует любой мегаполис. В деревне Андрей вставал рано, и в это время ему нравилось побыть одному. В деревне это удавалось как нельзя лучше. Он, стараясь никого не разбудить, выходил из хаты и направлялся на своё, ставшее уже любимым, место. Небольшой пригорок рядом с озером, сидя на котором, можно было видеть воду, небо и лес. Вот так сидеть себе утречком, курить, смотреть на всплески рыбы, слушать птиц, которые поют у тебя за спиной, а над тобой бесконечно глубокое голубое небо. И что ещё для счастья надо, что и говорить...
О Свете вспоминал. Но не звонил. Надо быть мужчиной, а не подкаблучником. Если сказал, что позвонит, как приедет, так оно и будет...
Местные тоже вставали рано. Так уж в деревнях повелось. Но людей с утра можно было встретить только в деревне, так как к озеру с утра никто не ходил, рыбаки предпочитали речку, которая текла с другой стороны деревни. Хотя не совсем так. Каждый раз, когда Андрей выходил на свою утреннюю прогулку, он обгонял старика, который шёл в ту же сторону. Поначалу Андрею было интересно, куда же направляется старик, да ещё каждый божий день, но потом интерес пропал. Действительно, пусть идёт, куда хочет. Было видно, что старику уже довольно трудно идти, но он шёл, опираясь на клюшку, отдыхая время от времени, потом снова шёл. Андрей его обгонял, но заговорить не решался.
Так было и в то утро. Друзья, накануне хорошенько отметив ещё один день в деревне, спали. Андрей потянулся, встал. Оделся, тихо вышел из дома, закрыл калитку. Закурил. И неторопливо пошёл. Как он говорил, встречать новый день.
Он увидел что-то непонятное на дороге ещё метров за сто пятьдесят. Пройдя ещё несколько шагов, он понял, что это лежащий на дороге человек. Андрей побежал. Подбежав к лежащему, он узнал того старика. Он был мертвенно бледен.
- Сынок, помоги мне, - прохрипел старик.
- Дед, ну чего ты, а? Что с тобой? Сердце, да?, - Андрей почувствовал себя беспомощным, где тут скорая, больница, он не знал.
- У Вас с собой какие-то лекарства есть?
- Сынок..., помоги мне... встать, пожалуйста, - снова попросил старик, - отведи... меня.
- Куда?, - Андрей озирался вокруг в поисках помощи.
- Я... покажу..., - старик закашлялся.
Андрей взял старика под руки и приподнял. Старик казался очень лёгким. Андрей наклонился за клюшкой.
- Не... не надо, - прошептал старик, - тут... недалеко...
Действительно, лихорадочно подумал Андрей, его в больницу надо, чёрт с ней, с клюшкой. Он уже начал прекращать паниковать, первый испуг прошёл. Теперь бы только до больницы довести...
- Всего... метров сто пройти, туда..., - слабо махнул старик в сторону знакомой Андрею развилки.
К озеру было направо, старик махнул рукой налево. Дорога петляла меж деревьев. Андрей пытался успокоить старика, как мог:
- Всё хорошо будет, сейчас Вам лучше станет.
- Спасибо, сынок, тут... недалеко, с краешку с самого. Три месяца... всего прошло, никого больше не положили, - тихо ответил ему старик.
Дорога сделала последний поворот. Андрей почувствовал, как ушедшие было страх и беспомощность вновь охватывают его. Перед ним стояли кресты и ограды. Дорога привела к кладбищу.
- Дед, ты с ума сошел? Ты куда меня привёл? Тебе же в больницу надо, - уже почти кричал Андрей.
- Сынок... ты посади меня на лавочку, Видишь... оградка зелёная..., - с трудом сказал старик, и вдруг осел у Андрея на руках...
------------------------------------------
Андрей ехал в город. Друзья так и не поняли, почему он просто собрал вещи и сказал, что уезжает. Он многое понял. И он просто не мог сделать по-другому. Он сдал билеты, которые были куплены на отъезд через 5 дней, и купил другие, на сегодняшний день.
Проводница в вагоне, лишь на второй раз попросив: "Молодой человек! Ваш билет, говорю", - ушла дальше по вагону, пробурчав про себя: "Обкуренный, что ли..."
В город он приехал поздно вечером. Начиналась гроза. Затем полило как из ведра. Андрей бежал, насквозь промокший, не обращая внимания на падающие с неба капли. Листья на деревьях, освещаемые фонарями на столбах, казалось, переливались как изумруды.
Вот Светкин дом. Андрей достал мобильник. Он уже совсем разрядился, в поезде зарядить было негде. Андрей отключил его, надеясь, что когда снова включит, ему удастся сделать хотя бы один звонок.
Света уже спала. Звонок телефона ворвался в сон. Она протянула руку, взяла телефон и увидела номер Андрея.
- Андрюша?
- Света..., - и гудки.
-Андрюша!, - Света вскочила, накинула на себя халат, и открыв входную дверь, побежала вниз по лестнице. Выбежав из подъезда, она сразу же увидела знакомую фигуру.
- Андрюша, ты приехал...
Он взял её за руки и смотрел прямо в глаза. Его руки дрожали.
- Андрюша, что с тобой? Скажи мне хоть что-нибудь...
Он не мог говорить... Он сжимал её руки... Затем порывисто обнял. И уже не сдерживал слёзы...
Они обнимали друг друга под дождём... Не могли и не хотели отпускать друг друга... И небо тоже плакало... Они ничего не говорили друг другу... Они просто молчали, и всё было понятно. Ведь именно так говорят про любовь...
------------------------------------
Через три года...
Они стояли и держались за руки.
- Он сюда приходил каждый день, - голос Андрея дрогнул.
- Да, ты рассказывал, Андрюш, - две дорожки слёз были видны у Светы на лице.
- Ладно, пойдём уже. Ванюша, давай ручку.
Двухлетний мальчик, сидевший на корточках и заинтересованно изучавший гусеницу, встал, застенчиво улыбнулся и доверчиво протянул Андрею свою ладошку.
Выходя на дорогу, Андрей обернулся и снова посмотрел на два могильных креста. И на две надписи:
Соколова Тамара Михайловна
30.01.1939 - 02.06.2003
Соколов Иван Фёдорович
23.10.1937 - 24.08.2003
© Lion9
Так ведь нет, пытается стоять в движущемся транспорте, вложив свою руку ему в ладонь.
Автобус подъехал к остановке. Кто-то вышел, кто-то вошёл. Андрей мысленно позавидовал. Им ехать оставалось ещё примерно минут двадцать.
Двери автобуса закрылись. Одной из вошедших была девушка с плеером и наушниками. Ну, не то что очень красивая, но симпатичная. Интересная девушка, подумал почему-то Андрей. Наблюдать за ней было удобно, девушка не замечала, что на неё смотрят, её целиком поглотила музыка. Она смотрела в окно, даже не в окно, а куда-то вдаль, не замечая никого вокруг.
Вдруг Светлана сжала его ладонь своей. Андрей вздрогнул и обернулся.
- Пожалуйста, не смотри на девушку, - голос Светы прозвучал как-то очень тихо и жалобно. Глаза наполнены слезами, губы дрожат.
- Света, ну ты чего?, - весёлым голосом сказал Андрей, - с чего ты взяла, что я на кого-то смотрю?
- Смотришь..., - прошептала Света.
- Ты ошибаешься.
Андрей высвободил руку и обнял Свету. Остаток пути они ехали молча. Андрей мысленно ругал себя за то, что так пялился при Светке на какую-то незнакомку, хотя, в общем-то, что в этом такого, и посмотреть нельзя?
Также молча они дошли до дома Светы. Уже смеркалось, в небе зажигались звёзды, на земле окна домов. Интересно, если смотреть на город ночью с высоты, наверное, он тоже напоминает звёздное небо,подумал Андрей.
Света не отпускала руку Андрея.
- Ладно, Свет, надо идти уже, завтра на поезд вставать рано, - Андрей высвободил свою ладонь, быстро чмокнул в щёку на прощание. Правда, подумал он, поезд в пять утра, вставать тяжело. Зато отдых планировался замечательный, давно с ребятами поездку планировали.
- Андрюш, когда ты приедешь из деревни?
- Ну я же уже говорил, примерно через неделю-две, - ответил Андрей. Света стояла и смотрела в землю... Вздохнув, Андрей добавил:
- Что-то не то с тобой, чего случилось? Ну я же скоро приеду.
- Я не знаю, Андрюш, - она так и не поднимала глаза.
- Света, давай всё расставим по местам. Ну чего ты? Неужели ты из-за той девушки с наушниками так расстроилась?
- Я не знаю, - губы у Светы снова задрожали. - Я не хочу, чтобы ты уезжал...
- Света, ну ты извини. Ну, отдыхать тоже надо, пойми, съезжу и приеду. И поверь, я тоже буду по тебе скучать.
- Приезжай скорее... Постарайся, ладно?..
- Как получится, - уже нарочно жёстко сказал Андрей (ну надо же как-то дать Свете понять, что не должен он у неё всегда идти на поводу, подумал он).
Наступило долгое молчание...
- А ты меня правда любишь?, - теперь Света смотрела Андрею прямо в глаза.
- Конечно же, люблю, - улыбнулся Андрей.
- Ты так легко это говоришь..., Света снова опустила глаза, - про любовь не так говорят, наверное...
- Света, - уже немного громче сказал Андрей, - кончай капризы свои.
- Я не капризничаю, - сказала Света, всхлипнув при этом.
- Вот блин, женщины, вечно у вас глаза на мокром месте, и вечно сами себе нервы накручиваете, - уже повысил голос Андрей. - Ну почему я не могу нормально на отдых съездить?! Обязательно истерики свои будешь устраивать! Всё, как приеду, позвоню. или вообще позвоню, когда у меня время свободное будет. Понятно, да?
Развернувшись, он быстрым шагом направился прочь от Светы.
- Андрюша, не оставляй меня!!!, - Света стояла и плакала. Андрей уходил, не оборачиваясь. Ей полезно будет, думал он.
Действительно, банальный каприз, а нервов сколько. Не стоит особо заморочиваться по этому поводу, внушил он себе.
Зазвонил мобильник. Андрей взглянул на дисплей. Точно, Светка. Снова убрал телефон в карман. Телефон звонил снова и снова.
Андрей уменьшил звук. Теперь мелодия звучала тихо, почти неслышно. Потом совсем замолчала...
Андрей думал о завтрашней поездке. Кому об этом не мечталось бы? В деревню, с друзьями... Жалко, надолго не получится.
Друзья, конечно, без пива отдых за отдых не считают, а сам Андрей не пил вообще. Но, несмотря на некоторое различие в интересах, отдых обещал быть просто необыкновенным.
Отдых действительно удался. Купание, рыбалка, грибы. Хорошо всё-таки летом в деревне. Есть там свои плюсы, перед которыми пасует любой мегаполис. В деревне Андрей вставал рано, и в это время ему нравилось побыть одному. В деревне это удавалось как нельзя лучше. Он, стараясь никого не разбудить, выходил из хаты и направлялся на своё, ставшее уже любимым, место. Небольшой пригорок рядом с озером, сидя на котором, можно было видеть воду, небо и лес. Вот так сидеть себе утречком, курить, смотреть на всплески рыбы, слушать птиц, которые поют у тебя за спиной, а над тобой бесконечно глубокое голубое небо. И что ещё для счастья надо, что и говорить...
О Свете вспоминал. Но не звонил. Надо быть мужчиной, а не подкаблучником. Если сказал, что позвонит, как приедет, так оно и будет...
Местные тоже вставали рано. Так уж в деревнях повелось. Но людей с утра можно было встретить только в деревне, так как к озеру с утра никто не ходил, рыбаки предпочитали речку, которая текла с другой стороны деревни. Хотя не совсем так. Каждый раз, когда Андрей выходил на свою утреннюю прогулку, он обгонял старика, который шёл в ту же сторону. Поначалу Андрею было интересно, куда же направляется старик, да ещё каждый божий день, но потом интерес пропал. Действительно, пусть идёт, куда хочет. Было видно, что старику уже довольно трудно идти, но он шёл, опираясь на клюшку, отдыхая время от времени, потом снова шёл. Андрей его обгонял, но заговорить не решался.
Так было и в то утро. Друзья, накануне хорошенько отметив ещё один день в деревне, спали. Андрей потянулся, встал. Оделся, тихо вышел из дома, закрыл калитку. Закурил. И неторопливо пошёл. Как он говорил, встречать новый день.
Он увидел что-то непонятное на дороге ещё метров за сто пятьдесят. Пройдя ещё несколько шагов, он понял, что это лежащий на дороге человек. Андрей побежал. Подбежав к лежащему, он узнал того старика. Он был мертвенно бледен.
- Сынок, помоги мне, - прохрипел старик.
- Дед, ну чего ты, а? Что с тобой? Сердце, да?, - Андрей почувствовал себя беспомощным, где тут скорая, больница, он не знал.
- У Вас с собой какие-то лекарства есть?
- Сынок..., помоги мне... встать, пожалуйста, - снова попросил старик, - отведи... меня.
- Куда?, - Андрей озирался вокруг в поисках помощи.
- Я... покажу..., - старик закашлялся.
Андрей взял старика под руки и приподнял. Старик казался очень лёгким. Андрей наклонился за клюшкой.
- Не... не надо, - прошептал старик, - тут... недалеко...
Действительно, лихорадочно подумал Андрей, его в больницу надо, чёрт с ней, с клюшкой. Он уже начал прекращать паниковать, первый испуг прошёл. Теперь бы только до больницы довести...
- Всего... метров сто пройти, туда..., - слабо махнул старик в сторону знакомой Андрею развилки.
К озеру было направо, старик махнул рукой налево. Дорога петляла меж деревьев. Андрей пытался успокоить старика, как мог:
- Всё хорошо будет, сейчас Вам лучше станет.
- Спасибо, сынок, тут... недалеко, с краешку с самого. Три месяца... всего прошло, никого больше не положили, - тихо ответил ему старик.
Дорога сделала последний поворот. Андрей почувствовал, как ушедшие было страх и беспомощность вновь охватывают его. Перед ним стояли кресты и ограды. Дорога привела к кладбищу.
- Дед, ты с ума сошел? Ты куда меня привёл? Тебе же в больницу надо, - уже почти кричал Андрей.
- Сынок... ты посади меня на лавочку, Видишь... оградка зелёная..., - с трудом сказал старик, и вдруг осел у Андрея на руках...
------------------------------------------
Андрей ехал в город. Друзья так и не поняли, почему он просто собрал вещи и сказал, что уезжает. Он многое понял. И он просто не мог сделать по-другому. Он сдал билеты, которые были куплены на отъезд через 5 дней, и купил другие, на сегодняшний день.
Проводница в вагоне, лишь на второй раз попросив: "Молодой человек! Ваш билет, говорю", - ушла дальше по вагону, пробурчав про себя: "Обкуренный, что ли..."
В город он приехал поздно вечером. Начиналась гроза. Затем полило как из ведра. Андрей бежал, насквозь промокший, не обращая внимания на падающие с неба капли. Листья на деревьях, освещаемые фонарями на столбах, казалось, переливались как изумруды.
Вот Светкин дом. Андрей достал мобильник. Он уже совсем разрядился, в поезде зарядить было негде. Андрей отключил его, надеясь, что когда снова включит, ему удастся сделать хотя бы один звонок.
Света уже спала. Звонок телефона ворвался в сон. Она протянула руку, взяла телефон и увидела номер Андрея.
- Андрюша?
- Света..., - и гудки.
-Андрюша!, - Света вскочила, накинула на себя халат, и открыв входную дверь, побежала вниз по лестнице. Выбежав из подъезда, она сразу же увидела знакомую фигуру.
- Андрюша, ты приехал...
Он взял её за руки и смотрел прямо в глаза. Его руки дрожали.
- Андрюша, что с тобой? Скажи мне хоть что-нибудь...
Он не мог говорить... Он сжимал её руки... Затем порывисто обнял. И уже не сдерживал слёзы...
Они обнимали друг друга под дождём... Не могли и не хотели отпускать друг друга... И небо тоже плакало... Они ничего не говорили друг другу... Они просто молчали, и всё было понятно. Ведь именно так говорят про любовь...
------------------------------------
Через три года...
Они стояли и держались за руки.
- Он сюда приходил каждый день, - голос Андрея дрогнул.
- Да, ты рассказывал, Андрюш, - две дорожки слёз были видны у Светы на лице.
- Ладно, пойдём уже. Ванюша, давай ручку.
Двухлетний мальчик, сидевший на корточках и заинтересованно изучавший гусеницу, встал, застенчиво улыбнулся и доверчиво протянул Андрею свою ладошку.
Выходя на дорогу, Андрей обернулся и снова посмотрел на два могильных креста. И на две надписи:
Соколова Тамара Михайловна
30.01.1939 - 02.06.2003
Соколов Иван Фёдорович
23.10.1937 - 24.08.2003
© Lion9
Friday, August 24, 2007
Грузин Лидо
Позапрошлой весной меня поимели.
Нет, не в песду, и даже не в жопу. Меня поимели в моск. В самую его сердцевину. Гнусно надругали, и жостко проглумились. А виновата в этом весна, и потеря бдительности.
Баба я влюбчивая и доверчивая. Глаза у меня как у обоссавшегося шарпея. Наебать даже дитё малое может.
Не говоря уже о Стасике.
Стасика я нарыла на сайте знакомств. Что я там делала? Не знаю. Как Интернет подключила – так и зарегилась там. Очень было занятно читать на досуге послания: «Малышка! Ты хочешь потыкать страпончиком в мою бритую попочку?» и «Насри мне в рот, сука! Много насри, блядина!»
Тыкать в чужые жопы страпонами не хотелось. Не то, бля, настроение. Обычно хочецца – аж зубы сводит, а тут – ну прям ни в какую! Срать в рот не люблю с детства. Я и в горшок срать не любила, а тут – в рот. Не всех опёздалов война убила, прости Господи…
А тут гляжу – ба-а-атюшки… Прынц, бля, Даццкий! «И хорош, и пригож, и на барышню похож…» Мужыг. Нет, нихуя не так. Мальчик, двадцать два годика. Фотка в анкете – я пять раз без зазрения совести кончила. Понимала, конечно, что фотка – полное наебалово, и вполне возможно, что пишет мне пиндос семидесяти лет, с подагрой, простатитом и сибирской язвой, который хочет только одного: страпона в тухлый блютуз, или чтоб ему в рот насерели.
Понимала, а всё равно непроизвольно кончала. Дура, хуле…
И пишет мне Стасик: «Ты, моя королевишна, поразила меня прям в сердце, и я очень хотел бы удостоиться чести лобызнуть вашу галошу, и сводить Вас в тиатр!»
Тиатр меня добил окончательно. Люблю духовно развитых людей. А ещё люблю мороженое дынное, Юльку свою, и секес регулярный. Но это к делу не относится.
Тиатр. Вот оно – ключевое слово.
И пох, какой тиатр. Юного Зрителя, или экспериментальный тиатр «Три мандавошки», что в подвале на улице Лескова… Культура, ебёныть!
И пишу я ему в ответ: «Станислав, я, конечно, сильно занята, но для Вас и тиатра время найду непременна! Звоните скорее, любезный!»
Врала, конечно. На жалость давила. Какое там «занята», если я готова была нестись к Стасику прям щас?! Но зачем ему об этом знать, правильно? То-то же!
Встретились мы с ним через три дня на ВДНХ.
Я – фся такая расфуфыренная фуфырка, Стас – копия своей фотографии в анкете. Сами понимаете – пёрло мне по-крупному с самого начала. Стою, лыбу давлю как параша майская, и чую, что в труселях хлюп какой-то неприличный начался. Стас ко мне несётся, аки лось бомбейский, букетом размахивая, а я кончаю множественно.
Встретились, в дёсны жахнулись, я похихикала смущённо, как меня прабабушка, в Смольном институте обучавшаяся, научила когда-то, Стас три дежурных комплимента мне отвесил (видать, его дед тоже в юнкерах служыл в юности)… Лепота.
В тиатр не пошли. Пошли в ресторацыю.
В ресторацыи Стас кушанья заморские заказывал, вина французские наливал, и разговоры только об Акунине, Мураками, да академике Сахарове.
А я ни жрать, ни пить не могу. Я всё кончаю множественно. Надо же, думаю, такого дядьгу откопать! И красивого, и не жлобястого, и духовно обогащённого… Попёрло!
Три часа мы в ресторацыи сидели. Я и костью рыбьей подавилась от восхищения, и нажралась почти как свинья. Но это ж всё от возбуждения морального. И сексуального. Простительно, в общем.
Вышли на улицу. Темно. Фонари горят. Павильон «Киргизия» стоит, сверкает. Может, и не сверкал он нихуя, но мне уже повсюду свет божественный мерещился.
Остановились мы у «Киргизии», и я из себя выдавливаю, как Масяня:
- Ну, я пойду…
Стас мне ручонку мою, потную от волнения, лобызает с усердием, и кланяется:
- Рад был знакомству, клубничная моя… Позвольте отписаться вам в Ай Си Кью, как в усадьбу свою прибуду…
И пауза возникла. По всем законам жанра, щас должен быть поцелуй взасос, но его не было. А хотелось.
И тут я, как бразильский обезьян, ка-а-ак прыгну на Стаса! Да как присосусь к нему, словно к бутылке пива утром первого января! Присосалась, а сама думаю: «Блядь, если б не апрель, если б на улице потеплее было… Я б те щас показала белочку с изумрудными орехами!»
Но сдержалась. Ибо нехуй. Мы ещё в тиатр не ходили.
Упиздила я домой.
Дома включаю аську, и первое, чё вижу – сообщение от Стаса:
«Бля! Акунин-Хуюнин… В ГОСТИНИЦУ НАДО БЫЛО ЕХАТЬ!!!»
Ну, девочка, ну ёптвоюмать!!!!! Попёрло так попёрло! Нахуй тиатр!
На следующий день обзваниваю все гостиницы. На 26-е апреля нет мест! Нигде! Типа, девятое мая на носу, и всё заранее забронировано всякими лимитчиками, которые без Москвы на девятое мая – как без пряников! Тьфу ты, бля!
Я – в Интернет. Ищу хату на сутки. Нахожу. Договариваюсь. Звоню Стасу.
Есть!!!
В назначенный день приезжаем, берём ключи от хаты у прыщавого хозяина Юры, закрываемся на ключ, и предаёмся дикому разврату, в результате которого я теряю четыре акриловых ногтя, пук волос с головы, и пять кило живого весу.
Мне не нужен тиатр. Мне не нужен академик Сахаров и Мураками. Мне нужно, чтобы вот это вот никогда не кончалось!
*Лирическое отступление. Недавно мне пришло в голову мою белобрысую, что в таких вот хатах, которые снимаюцца на сутки сами понимаете для чего – непременно должны стоять скрытые видеокамеры. Я б точняк поставила. В общем, если когда увидите в Тырнете, как лохматая блондинка ебёцца, стоя на голове – это не я!»*
Домой я ехала на полусогнутых ногах, и непрерывно хихикала.
По-пёр-ло!!!
…Через месяц, когда Юра-прыщ предложил нам со Стасом, как постоянным клиентам, сдать квартиру на 20 лет вперёд, и сделал тридцатипроцентную скидку – случилось страшное.
С принцем своим я была предельно откровенна, и требовала такой же кристальной честности в ответ. Разумеецца, меня интересовало прынцево семейное положение, ибо ходить с фингалом, полученным в подарок от Стасиковой жены-сумоистки не хотелось.
Стас серьёзно показал мне паспорт, заверил, что я у него одна-единственная, и я вновь ломала дорогущие ногти, царапая спинку старого дивана.
Но наступил час расплаты за своё развратное щастье.
Захожу я как-то утром на тот сайт, где народ страпонов да говнеца требует, да припухла малость.
Ибо получила я сообщение от девушки Марии, девятнадцати годов отроду. Фото не прилагалось.
И писала мне Мария, что ей, конечно, очень неудобно меня беспокоить, но ей очень кажется, что её сожытель Станислав тайно трахает меня. Ага. Видение ей было. В виде прочитанной на заре СМС-ки у Стасика в мобильном, где некий ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ) просит прибыть Стаса в субботу к некоему Юрию, и предаться сексу оральному, а так же вагинальной пенетрацыи.
Путём неких поисков и расследований, Мария вышла на меня. И просит извинить, если отвлекает.
Минуту я сидела охуемши. Тот факт, что у Стаса есть сожытельница меня убил меньше, чем загадочная фраза ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ).
Потом я развила бурную деятельность.
Понимая, что Стас всё равно будет сегодня мною умерщвлен, я пишу девушке Марии, что опщацца виртуально щас не могу, а на все интересующие её вопросы я отвечу лично, ежели мне дадут адрес, куда я могу подъехать.
Приходит ответ: «Метро Беговая, дом…»
Ловлю такси, и еду.
Дверь мне открыла маленькая девочка, лет тринадцати.
- Маша? – на всякий-який спрашиваю, хотя понятно, что это нихуя не Маша, если только Стас-паскуда не педофил конченный.
- Маша! – кивает дитё, и с интересом на меня смотрит, как дошкольник на Деда Мороза на утреннике.
«Вот упырь, бля…» - это про Стаса подумалось.
- Ой, какая симпатичная!!! Лучше чем на фотке даже! Само собой, он в тебя влюбился!
От этих имбецильных восторгов стало кисло. И домой захотелось. Но Стаса увидеть в последний раз было просто необходимо. Хотя бы для того, чтобы выяснить, что такое ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ).
Прошла в квартиру. Дитё суетится, чай мне наливает.
- Ты знаешь, Лид, я ведь давно подозревала, что Стас мне изменяет. Он каждую субботу одевал чистые трусы, и уезжал в Тулу. Ну зачем он ездил в Тулу, да? Да ещё утром возвращался…
- За тульским самоваром… - не удержалась.
- Не-е-е… - смеётся заливисто, колокольчиком – Это он к тебе, наверное, ездил!
«Да ну нахуй? Правда, что ли? Ишь ты.. А я б подумала, что в Тулу за пряниками к утреннему чаю»
Зло берёт.
- А однажды я ему звоню на работу, когда он в Туле был, - пододвигает стул, залезает на него с ногами, и подпирает кулачком остренький подбородок – А он трубку взял, представляешь? Я его спрашиваю, мол, ты же в Туле должен быть! А почему уже на работе? А он мне тогда сказал, что до Тулы он не доехал… Кто-то в поезде стоп-кран дёрнул…
Вздыхает, и пододвигает мне вазочку с конфетами.
Чувствую себя героиней пьесы абсурда, но жру конфеты, чтоб не зареветь от злости.
- А потом, - продолжает, - Стас в ванной был, а у него мобильник зазвонил. Я смотрю – там написано: ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ). Трубку не взяла, Стас не разрешает. Он из ванной вышел, а я его спрашиваю: кто, мол, такой – этот грузин Лидо?
Тут я напрягла уши так, что они захрустели, и даже перестала жевать конфеты.
Дитё засунуло в рот шоколадку, и засмеялось:
- А он мне говорит: «Маша, это один мой знакомый парень-грузин. Мы с ним раньше вместе в пельменном цехе работали. Он у меня как-то пятьсот рублей занял, и с тех пор всё звонит, говорит, что денег у него нету, и что он может пельменями расплатиться» Вот врун-то! Да, Лидуш?
Да, Машуль. А ещё он – труп. Вот только он ещё об этом не подозревает.
Проглатываю конфету, смотрю на часы, и спрашиваю:
- Он домой когда приходит?
- А щас уже придёт. Через десять минут.
Великолепно. Иди же ко мне скорее, моя карамелечка! Я тебя щас казнить буду. Четыре раза в одну дырку. Ага.
Маша показывает мне их «семейный» альбом, я его листаю, не глядя, и жду Стаса.
Через десять минут в прихожей запищал домофон.
Маша кинулась открывать дверь, а я пересела на диван, подальше от двери.
Слышу голос Стаса:
-Привет, родная! Соскучилась?
Я обидно и подло бзднула. Слушаю дальше.
- Соскучилась… Стасик, а к тебе тут гости пришли…
Пауза. И снова весёлый голос:
- Да ну? А кто?
И тут в дверях появляется улыбающаяся рожа Стаса.
Пробил мой звёздный час.
Я встала, улыбнулась, и рявкнула:
- Кто-кто? Грузин Лидо, бля! С пельменного, бля, цеха! Вот, проходил я тут мимо. Дай, думаю, к Стасику зайду, пельмешек ему намесю, родимому. Заодно и должок свой верну.
В один прыжок я достала Стаса, намотала на руку воротник его рубашки, подтянула к себе, и прошептала ему на ухо:
- Девочку во мне увидел, сссынок?! Одной жопой на двух стульчиках сидим? Ну-ну…
Потом с чувством засунула ему за шиворот пятихатку, и крикнула:
- Маш, зайди!
Вошла Маша. Глазёнки испуганные. Чёлочку на пальчик наматывает.
А меня уже понесло…
- Грузин? Лидо? С пельменного цеха? В Тулу ездил, самовар ебучий? Стоп-кран кто-то дёрнул? Маш, хочешь, я тебе покажу, кто ему по субботам стоп-кран дёргал и стоп-сигнал зажигал? Чё молчишь, блядина?
Я, когда в гневе – ведьма ещё та… Это к гадалке не ходи. И Стас это понял. За секунду он трижды поменял цвет лица, что твой хамелеон: с белого на красный, с красного – на синий. На синем и остановился. Чисто зомби, бля.
Потом обхватил голову руками, сполз по стенке, и захохотал. Ёбнулся, видать.
Я в одну затяжку выкурила полсигареты, потушила бычок об Стасикову барсетку, пнула его ногой, наклонилась к нему, и припечатала:
- Пидр. Сказал бы сразу – меня бы щас тут не было, а в субботу поехали бы к Юре. А теперь езди в Тулу. Со стоп-краном. Гандон, твою мать…
Маша закрыла за мной дверь, чмокнула на прощанье в щёчку, и хихикнула:
- Клёво ты с ним… Он теперь точно ещё неделю будет дома сидеть. Спасибо!
Пожалуйста. Только в рот я ебала за ради твоего, Маша, спокойствия, так себе нервы трепать.
Из дома я позвонила подругам и сестре, и рассказала о страшном потрясении. Я искала сочувствия.
И я его не нашла.
И всё бы ничего, да только с тех пор у половины моих подруг и ИХ МУЖЕЙ (!) я записана в мобильном как Грузин Лидо, а на мой звонок выставлена «Лезгинка»…
Мама Стифлера
Нет, не в песду, и даже не в жопу. Меня поимели в моск. В самую его сердцевину. Гнусно надругали, и жостко проглумились. А виновата в этом весна, и потеря бдительности.
Баба я влюбчивая и доверчивая. Глаза у меня как у обоссавшегося шарпея. Наебать даже дитё малое может.
Не говоря уже о Стасике.
Стасика я нарыла на сайте знакомств. Что я там делала? Не знаю. Как Интернет подключила – так и зарегилась там. Очень было занятно читать на досуге послания: «Малышка! Ты хочешь потыкать страпончиком в мою бритую попочку?» и «Насри мне в рот, сука! Много насри, блядина!»
Тыкать в чужые жопы страпонами не хотелось. Не то, бля, настроение. Обычно хочецца – аж зубы сводит, а тут – ну прям ни в какую! Срать в рот не люблю с детства. Я и в горшок срать не любила, а тут – в рот. Не всех опёздалов война убила, прости Господи…
А тут гляжу – ба-а-атюшки… Прынц, бля, Даццкий! «И хорош, и пригож, и на барышню похож…» Мужыг. Нет, нихуя не так. Мальчик, двадцать два годика. Фотка в анкете – я пять раз без зазрения совести кончила. Понимала, конечно, что фотка – полное наебалово, и вполне возможно, что пишет мне пиндос семидесяти лет, с подагрой, простатитом и сибирской язвой, который хочет только одного: страпона в тухлый блютуз, или чтоб ему в рот насерели.
Понимала, а всё равно непроизвольно кончала. Дура, хуле…
И пишет мне Стасик: «Ты, моя королевишна, поразила меня прям в сердце, и я очень хотел бы удостоиться чести лобызнуть вашу галошу, и сводить Вас в тиатр!»
Тиатр меня добил окончательно. Люблю духовно развитых людей. А ещё люблю мороженое дынное, Юльку свою, и секес регулярный. Но это к делу не относится.
Тиатр. Вот оно – ключевое слово.
И пох, какой тиатр. Юного Зрителя, или экспериментальный тиатр «Три мандавошки», что в подвале на улице Лескова… Культура, ебёныть!
И пишу я ему в ответ: «Станислав, я, конечно, сильно занята, но для Вас и тиатра время найду непременна! Звоните скорее, любезный!»
Врала, конечно. На жалость давила. Какое там «занята», если я готова была нестись к Стасику прям щас?! Но зачем ему об этом знать, правильно? То-то же!
Встретились мы с ним через три дня на ВДНХ.
Я – фся такая расфуфыренная фуфырка, Стас – копия своей фотографии в анкете. Сами понимаете – пёрло мне по-крупному с самого начала. Стою, лыбу давлю как параша майская, и чую, что в труселях хлюп какой-то неприличный начался. Стас ко мне несётся, аки лось бомбейский, букетом размахивая, а я кончаю множественно.
Встретились, в дёсны жахнулись, я похихикала смущённо, как меня прабабушка, в Смольном институте обучавшаяся, научила когда-то, Стас три дежурных комплимента мне отвесил (видать, его дед тоже в юнкерах служыл в юности)… Лепота.
В тиатр не пошли. Пошли в ресторацыю.
В ресторацыи Стас кушанья заморские заказывал, вина французские наливал, и разговоры только об Акунине, Мураками, да академике Сахарове.
А я ни жрать, ни пить не могу. Я всё кончаю множественно. Надо же, думаю, такого дядьгу откопать! И красивого, и не жлобястого, и духовно обогащённого… Попёрло!
Три часа мы в ресторацыи сидели. Я и костью рыбьей подавилась от восхищения, и нажралась почти как свинья. Но это ж всё от возбуждения морального. И сексуального. Простительно, в общем.
Вышли на улицу. Темно. Фонари горят. Павильон «Киргизия» стоит, сверкает. Может, и не сверкал он нихуя, но мне уже повсюду свет божественный мерещился.
Остановились мы у «Киргизии», и я из себя выдавливаю, как Масяня:
- Ну, я пойду…
Стас мне ручонку мою, потную от волнения, лобызает с усердием, и кланяется:
- Рад был знакомству, клубничная моя… Позвольте отписаться вам в Ай Си Кью, как в усадьбу свою прибуду…
И пауза возникла. По всем законам жанра, щас должен быть поцелуй взасос, но его не было. А хотелось.
И тут я, как бразильский обезьян, ка-а-ак прыгну на Стаса! Да как присосусь к нему, словно к бутылке пива утром первого января! Присосалась, а сама думаю: «Блядь, если б не апрель, если б на улице потеплее было… Я б те щас показала белочку с изумрудными орехами!»
Но сдержалась. Ибо нехуй. Мы ещё в тиатр не ходили.
Упиздила я домой.
Дома включаю аську, и первое, чё вижу – сообщение от Стаса:
«Бля! Акунин-Хуюнин… В ГОСТИНИЦУ НАДО БЫЛО ЕХАТЬ!!!»
Ну, девочка, ну ёптвоюмать!!!!! Попёрло так попёрло! Нахуй тиатр!
На следующий день обзваниваю все гостиницы. На 26-е апреля нет мест! Нигде! Типа, девятое мая на носу, и всё заранее забронировано всякими лимитчиками, которые без Москвы на девятое мая – как без пряников! Тьфу ты, бля!
Я – в Интернет. Ищу хату на сутки. Нахожу. Договариваюсь. Звоню Стасу.
Есть!!!
В назначенный день приезжаем, берём ключи от хаты у прыщавого хозяина Юры, закрываемся на ключ, и предаёмся дикому разврату, в результате которого я теряю четыре акриловых ногтя, пук волос с головы, и пять кило живого весу.
Мне не нужен тиатр. Мне не нужен академик Сахаров и Мураками. Мне нужно, чтобы вот это вот никогда не кончалось!
*Лирическое отступление. Недавно мне пришло в голову мою белобрысую, что в таких вот хатах, которые снимаюцца на сутки сами понимаете для чего – непременно должны стоять скрытые видеокамеры. Я б точняк поставила. В общем, если когда увидите в Тырнете, как лохматая блондинка ебёцца, стоя на голове – это не я!»*
Домой я ехала на полусогнутых ногах, и непрерывно хихикала.
По-пёр-ло!!!
…Через месяц, когда Юра-прыщ предложил нам со Стасом, как постоянным клиентам, сдать квартиру на 20 лет вперёд, и сделал тридцатипроцентную скидку – случилось страшное.
С принцем своим я была предельно откровенна, и требовала такой же кристальной честности в ответ. Разумеецца, меня интересовало прынцево семейное положение, ибо ходить с фингалом, полученным в подарок от Стасиковой жены-сумоистки не хотелось.
Стас серьёзно показал мне паспорт, заверил, что я у него одна-единственная, и я вновь ломала дорогущие ногти, царапая спинку старого дивана.
Но наступил час расплаты за своё развратное щастье.
Захожу я как-то утром на тот сайт, где народ страпонов да говнеца требует, да припухла малость.
Ибо получила я сообщение от девушки Марии, девятнадцати годов отроду. Фото не прилагалось.
И писала мне Мария, что ей, конечно, очень неудобно меня беспокоить, но ей очень кажется, что её сожытель Станислав тайно трахает меня. Ага. Видение ей было. В виде прочитанной на заре СМС-ки у Стасика в мобильном, где некий ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ) просит прибыть Стаса в субботу к некоему Юрию, и предаться сексу оральному, а так же вагинальной пенетрацыи.
Путём неких поисков и расследований, Мария вышла на меня. И просит извинить, если отвлекает.
Минуту я сидела охуемши. Тот факт, что у Стаса есть сожытельница меня убил меньше, чем загадочная фраза ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ).
Потом я развила бурную деятельность.
Понимая, что Стас всё равно будет сегодня мною умерщвлен, я пишу девушке Марии, что опщацца виртуально щас не могу, а на все интересующие её вопросы я отвечу лично, ежели мне дадут адрес, куда я могу подъехать.
Приходит ответ: «Метро Беговая, дом…»
Ловлю такси, и еду.
Дверь мне открыла маленькая девочка, лет тринадцати.
- Маша? – на всякий-який спрашиваю, хотя понятно, что это нихуя не Маша, если только Стас-паскуда не педофил конченный.
- Маша! – кивает дитё, и с интересом на меня смотрит, как дошкольник на Деда Мороза на утреннике.
«Вот упырь, бля…» - это про Стаса подумалось.
- Ой, какая симпатичная!!! Лучше чем на фотке даже! Само собой, он в тебя влюбился!
От этих имбецильных восторгов стало кисло. И домой захотелось. Но Стаса увидеть в последний раз было просто необходимо. Хотя бы для того, чтобы выяснить, что такое ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ).
Прошла в квартиру. Дитё суетится, чай мне наливает.
- Ты знаешь, Лид, я ведь давно подозревала, что Стас мне изменяет. Он каждую субботу одевал чистые трусы, и уезжал в Тулу. Ну зачем он ездил в Тулу, да? Да ещё утром возвращался…
- За тульским самоваром… - не удержалась.
- Не-е-е… - смеётся заливисто, колокольчиком – Это он к тебе, наверное, ездил!
«Да ну нахуй? Правда, что ли? Ишь ты.. А я б подумала, что в Тулу за пряниками к утреннему чаю»
Зло берёт.
- А однажды я ему звоню на работу, когда он в Туле был, - пододвигает стул, залезает на него с ногами, и подпирает кулачком остренький подбородок – А он трубку взял, представляешь? Я его спрашиваю, мол, ты же в Туле должен быть! А почему уже на работе? А он мне тогда сказал, что до Тулы он не доехал… Кто-то в поезде стоп-кран дёрнул…
Вздыхает, и пододвигает мне вазочку с конфетами.
Чувствую себя героиней пьесы абсурда, но жру конфеты, чтоб не зареветь от злости.
- А потом, - продолжает, - Стас в ванной был, а у него мобильник зазвонил. Я смотрю – там написано: ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ). Трубку не взяла, Стас не разрешает. Он из ванной вышел, а я его спрашиваю: кто, мол, такой – этот грузин Лидо?
Тут я напрягла уши так, что они захрустели, и даже перестала жевать конфеты.
Дитё засунуло в рот шоколадку, и засмеялось:
- А он мне говорит: «Маша, это один мой знакомый парень-грузин. Мы с ним раньше вместе в пельменном цехе работали. Он у меня как-то пятьсот рублей занял, и с тех пор всё звонит, говорит, что денег у него нету, и что он может пельменями расплатиться» Вот врун-то! Да, Лидуш?
Да, Машуль. А ещё он – труп. Вот только он ещё об этом не подозревает.
Проглатываю конфету, смотрю на часы, и спрашиваю:
- Он домой когда приходит?
- А щас уже придёт. Через десять минут.
Великолепно. Иди же ко мне скорее, моя карамелечка! Я тебя щас казнить буду. Четыре раза в одну дырку. Ага.
Маша показывает мне их «семейный» альбом, я его листаю, не глядя, и жду Стаса.
Через десять минут в прихожей запищал домофон.
Маша кинулась открывать дверь, а я пересела на диван, подальше от двери.
Слышу голос Стаса:
-Привет, родная! Соскучилась?
Я обидно и подло бзднула. Слушаю дальше.
- Соскучилась… Стасик, а к тебе тут гости пришли…
Пауза. И снова весёлый голос:
- Да ну? А кто?
И тут в дверях появляется улыбающаяся рожа Стаса.
Пробил мой звёздный час.
Я встала, улыбнулась, и рявкнула:
- Кто-кто? Грузин Лидо, бля! С пельменного, бля, цеха! Вот, проходил я тут мимо. Дай, думаю, к Стасику зайду, пельмешек ему намесю, родимому. Заодно и должок свой верну.
В один прыжок я достала Стаса, намотала на руку воротник его рубашки, подтянула к себе, и прошептала ему на ухо:
- Девочку во мне увидел, сссынок?! Одной жопой на двух стульчиках сидим? Ну-ну…
Потом с чувством засунула ему за шиворот пятихатку, и крикнула:
- Маш, зайди!
Вошла Маша. Глазёнки испуганные. Чёлочку на пальчик наматывает.
А меня уже понесло…
- Грузин? Лидо? С пельменного цеха? В Тулу ездил, самовар ебучий? Стоп-кран кто-то дёрнул? Маш, хочешь, я тебе покажу, кто ему по субботам стоп-кран дёргал и стоп-сигнал зажигал? Чё молчишь, блядина?
Я, когда в гневе – ведьма ещё та… Это к гадалке не ходи. И Стас это понял. За секунду он трижды поменял цвет лица, что твой хамелеон: с белого на красный, с красного – на синий. На синем и остановился. Чисто зомби, бля.
Потом обхватил голову руками, сполз по стенке, и захохотал. Ёбнулся, видать.
Я в одну затяжку выкурила полсигареты, потушила бычок об Стасикову барсетку, пнула его ногой, наклонилась к нему, и припечатала:
- Пидр. Сказал бы сразу – меня бы щас тут не было, а в субботу поехали бы к Юре. А теперь езди в Тулу. Со стоп-краном. Гандон, твою мать…
Маша закрыла за мной дверь, чмокнула на прощанье в щёчку, и хихикнула:
- Клёво ты с ним… Он теперь точно ещё неделю будет дома сидеть. Спасибо!
Пожалуйста. Только в рот я ебала за ради твоего, Маша, спокойствия, так себе нервы трепать.
Из дома я позвонила подругам и сестре, и рассказала о страшном потрясении. Я искала сочувствия.
И я его не нашла.
И всё бы ничего, да только с тех пор у половины моих подруг и ИХ МУЖЕЙ (!) я записана в мобильном как Грузин Лидо, а на мой звонок выставлена «Лезгинка»…
Мама Стифлера
Thursday, August 23, 2007
Я понимаю, жить с одной женщиной, но с одной и той же!?
Идет беременный Пятачок по лесу и бормочет про себя:
- Любимый цвет! Любимый размер! Входит! Выходит! Козел ушастый!
Без женщин плохо и с женщинами плохо...
Но с другой стороны - с женщинами хорошо и без них тоже хорошо!
Идет по лесу Иван-Царевич, видит лягушку.
Она ему и говорит:
- Поцелуй меня, стану я принцессой красы неписанной и тут же женой тебе буду!
Поцеловал похотливый Иван лягушку, она превратилась супермодель, он ее тут же отженил по самое нехочу и давай одеваться.
- Куда же ты, Ванюша? - спрашивает царевна, - а как же свадьба? а как же все такое?
Рассердился на такое дело царевич, как с левой хук ей зарядил - принцесса трижды перевернувшись ударилась оземь и : вновь стала лягушкой.
Он посмотрел-посмотрел, подумал-подумал, подошел, взял лягушонку, положил ее в карман:
- А удобная штукенция!
Мужик напился сильно, упал на улице, мимо ехали менты, приняли его за жмурика и отвезли в морг. Наутро просыпается мужик, голова трещит, ничего понять не может, вокруг люди лежат и не шевелятся. Вдруг видит, какая-то старушка пол моет. Он у неё спрашивает:
- Мамаша, где это я?
Старушка в ответ:
- В морге, милый, в морге...
Мужик:
- А-а-а-а,ну тогда ГУТЕН МОРГЕН.
- А вот я женюсь на девушке с тpемя сестрами. Тогда на меня
будет пpиходиться только четвеpть тещи...
Он и Она занимаются любовью. Он:
- Давай займемся в позиции 68?
- Это как?
- Ты мне делаешь минет, а я тебе буду должен.
Челябинские проститутки настолько суровые, что дальнобойщики проезжая мимо них начинают делать минет друг другу!
Дали двум мужикам пожизненное заключение. Посадили их в одну камеру.
Сидят, курят.
- Скучно, баб нет. Трахаться охота. Мож друг друга ебать будем по очереди?
- Ну давай.
Первый второго трахнул. Сидят, курят.
Второй:
-Ну, что. Теперь давай я тебя трахну.
Первый ( затягиваясь и медленно выпуская дым):
- Столько лет сижу, а такого наглого пидора первый раз вижу.
Если женщина быстро сдалась мужчине, это не его заслуга, а всех тех, которые были у нее раньше.
Путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Поэтому все женщины - ЯЗВЫ!!!
он: Аллё, слушай, я там телефон забыл. можешь выключить его, а то звонить будут.
она: тебе смс пришло от Сергей Борисыча...
он:бл....
она: говорит, что она "скучала без тебя этой ночью"...
он: вещи мои собрала?
она: да, лежат около двери.
- Монгольские порнозвезды бунтуют. Они больше не хотят сниматься без видео камер
Что такое компромисс?
Если муж хочет провести отпуск в горах, а жена - на море, то компромисс -
это "вся семья едет на море, но мужу разрешают взять с собой лыжи".
Новый свадебный обряд появился недавно в России. Теперь вместо невесты на свадьбе крадут тещу. Первый эксперимент, проведенный на прошлой неделе в городе Глузово, прошел удачно. Тещу, правда, до сих пор еще не нашли.
- Любимый цвет! Любимый размер! Входит! Выходит! Козел ушастый!
Без женщин плохо и с женщинами плохо...
Но с другой стороны - с женщинами хорошо и без них тоже хорошо!
Идет по лесу Иван-Царевич, видит лягушку.
Она ему и говорит:
- Поцелуй меня, стану я принцессой красы неписанной и тут же женой тебе буду!
Поцеловал похотливый Иван лягушку, она превратилась супермодель, он ее тут же отженил по самое нехочу и давай одеваться.
- Куда же ты, Ванюша? - спрашивает царевна, - а как же свадьба? а как же все такое?
Рассердился на такое дело царевич, как с левой хук ей зарядил - принцесса трижды перевернувшись ударилась оземь и : вновь стала лягушкой.
Он посмотрел-посмотрел, подумал-подумал, подошел, взял лягушонку, положил ее в карман:
- А удобная штукенция!
Мужик напился сильно, упал на улице, мимо ехали менты, приняли его за жмурика и отвезли в морг. Наутро просыпается мужик, голова трещит, ничего понять не может, вокруг люди лежат и не шевелятся. Вдруг видит, какая-то старушка пол моет. Он у неё спрашивает:
- Мамаша, где это я?
Старушка в ответ:
- В морге, милый, в морге...
Мужик:
- А-а-а-а,ну тогда ГУТЕН МОРГЕН.
- А вот я женюсь на девушке с тpемя сестрами. Тогда на меня
будет пpиходиться только четвеpть тещи...
Он и Она занимаются любовью. Он:
- Давай займемся в позиции 68?
- Это как?
- Ты мне делаешь минет, а я тебе буду должен.
Челябинские проститутки настолько суровые, что дальнобойщики проезжая мимо них начинают делать минет друг другу!
Дали двум мужикам пожизненное заключение. Посадили их в одну камеру.
Сидят, курят.
- Скучно, баб нет. Трахаться охота. Мож друг друга ебать будем по очереди?
- Ну давай.
Первый второго трахнул. Сидят, курят.
Второй:
-Ну, что. Теперь давай я тебя трахну.
Первый ( затягиваясь и медленно выпуская дым):
- Столько лет сижу, а такого наглого пидора первый раз вижу.
Если женщина быстро сдалась мужчине, это не его заслуга, а всех тех, которые были у нее раньше.
Путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Поэтому все женщины - ЯЗВЫ!!!
он: Аллё, слушай, я там телефон забыл. можешь выключить его, а то звонить будут.
она: тебе смс пришло от Сергей Борисыча...
он:бл....
она: говорит, что она "скучала без тебя этой ночью"...
он: вещи мои собрала?
она: да, лежат около двери.
- Монгольские порнозвезды бунтуют. Они больше не хотят сниматься без видео камер
Что такое компромисс?
Если муж хочет провести отпуск в горах, а жена - на море, то компромисс -
это "вся семья едет на море, но мужу разрешают взять с собой лыжи".
Новый свадебный обряд появился недавно в России. Теперь вместо невесты на свадьбе крадут тещу. Первый эксперимент, проведенный на прошлой неделе в городе Глузово, прошел удачно. Тещу, правда, до сих пор еще не нашли.
Wednesday, August 22, 2007
Мужская дружба
Жена пришла подзно домой и сказала мужу что была у подружки, муж обзвонил 10 подружек и все сказали что её у них не было.
Когда муж пришёл подзно домой и сказала жене что был у друга и жена обзвонила 10 друзей, половина сказала что "да, был", а вторая половина сказала "да он до сих пор здесь"...
Во времена моей студенческой молодости моим соседом по комнате был парень по имени Сергей. У него было девушка с нашего курса по имени Наташа. Однажды Сергей вышел из комнаты по каким-то срочным делам, оставив нас с Наташей одних и обещав через минуту вернуться. Я лежал на кровати и что-то читал. Наташа рассматривала журнал, сидя на стуле.
- Слушай, - вдруг серьезно сказала она. – А ты мне друг?
- Ну да., - отвечаю. - А чего?
- Настоящий друг?
- Конечно. А чего случилось?
- Вот мне интересно знать, а что обо мне Сергей говорит, когда меня рядом нет?
- Да ничего плохого не говорит, - пожал плечами я.
Это действительно была правда. Сергей о своей девушке говорил только хорошо, а интимные подробности у нас обсуждать было не принято.
- Да нет, - вздохнула Наташа, - я хочу сама послушать, что он такое обо мне говорит, когда меня нет. Давай я в шкаф спрячусь, он придет, а ты как бы случайно про меня спросишь чего-нибудь. Я хочу знать, каким тоном он обо мне разговаривает. Понимаешь?
- Ну, давай, - мгновенно соглашаюсь я.
Окрыленная Наташа быстро прячется в узком и низком шкафу, хотя сама является девушкой высокой и совсем не худенькой. Для того, чтобы поместиться в шкафу, ей пришлось встать на колени и согнуться.
В комнате наступает тишина. Я читаю, лежа на кровати. Наташа сидит в шкафу. Так проходит минут десять.
- Ой, как тут не удобно,- стонет Наташа, - ноги затекли. Надо бы перевернуться.
- Давай! Только быстро! – командую я. - Сергея пока не слышно.
Наташа выбирается из шкафа, разминает затекшие ноги и залезает обратно другим боком.
Проходит еще минут пять.
- Ой, блин, - стонет снова Наташа. – Ноги опять затекли, душно и в туалет хочется.
- Хочешь узнать, что говорит Серега – терпи.
Еще через пять минут Наташа все-таки не выдержала, сменила позу и вновь затаилась.
- Ну чего этот гад не идет?! – вздохнула она еще через несколько минут. - Я уже не могу. В туалет хочу как назло.
- Терпи, - говорю. – иначе все даром. Сейчас он придет.
Наконец, еще минут через десять, послышались шаги, и в комнату вошел Сергей.
- А где Наташа? - спросил он с порога.
- Да тут, - равнодушно показываю рукой,- в шкафу сидит.
Сергей еще не успел удивиться, когда Наташа выскочила из шкафа...
- Сволочь, убью! – кричала она в ярости и одновременно хохотала, как ненормальная. – Гад! Ты ведь сразу так хотел сделать! А я, дура, купилась!
Когда Наташа, наконец, успокоилась, то попросила меня не говорить Сергею, почему она сидела в шкафу.
Как вы думаете - сказал или нет????
©GlenGlen
Когда муж пришёл подзно домой и сказала жене что был у друга и жена обзвонила 10 друзей, половина сказала что "да, был", а вторая половина сказала "да он до сих пор здесь"...
Во времена моей студенческой молодости моим соседом по комнате был парень по имени Сергей. У него было девушка с нашего курса по имени Наташа. Однажды Сергей вышел из комнаты по каким-то срочным делам, оставив нас с Наташей одних и обещав через минуту вернуться. Я лежал на кровати и что-то читал. Наташа рассматривала журнал, сидя на стуле.
- Слушай, - вдруг серьезно сказала она. – А ты мне друг?
- Ну да., - отвечаю. - А чего?
- Настоящий друг?
- Конечно. А чего случилось?
- Вот мне интересно знать, а что обо мне Сергей говорит, когда меня рядом нет?
- Да ничего плохого не говорит, - пожал плечами я.
Это действительно была правда. Сергей о своей девушке говорил только хорошо, а интимные подробности у нас обсуждать было не принято.
- Да нет, - вздохнула Наташа, - я хочу сама послушать, что он такое обо мне говорит, когда меня нет. Давай я в шкаф спрячусь, он придет, а ты как бы случайно про меня спросишь чего-нибудь. Я хочу знать, каким тоном он обо мне разговаривает. Понимаешь?
- Ну, давай, - мгновенно соглашаюсь я.
Окрыленная Наташа быстро прячется в узком и низком шкафу, хотя сама является девушкой высокой и совсем не худенькой. Для того, чтобы поместиться в шкафу, ей пришлось встать на колени и согнуться.
В комнате наступает тишина. Я читаю, лежа на кровати. Наташа сидит в шкафу. Так проходит минут десять.
- Ой, как тут не удобно,- стонет Наташа, - ноги затекли. Надо бы перевернуться.
- Давай! Только быстро! – командую я. - Сергея пока не слышно.
Наташа выбирается из шкафа, разминает затекшие ноги и залезает обратно другим боком.
Проходит еще минут пять.
- Ой, блин, - стонет снова Наташа. – Ноги опять затекли, душно и в туалет хочется.
- Хочешь узнать, что говорит Серега – терпи.
Еще через пять минут Наташа все-таки не выдержала, сменила позу и вновь затаилась.
- Ну чего этот гад не идет?! – вздохнула она еще через несколько минут. - Я уже не могу. В туалет хочу как назло.
- Терпи, - говорю. – иначе все даром. Сейчас он придет.
Наконец, еще минут через десять, послышались шаги, и в комнату вошел Сергей.
- А где Наташа? - спросил он с порога.
- Да тут, - равнодушно показываю рукой,- в шкафу сидит.
Сергей еще не успел удивиться, когда Наташа выскочила из шкафа...
- Сволочь, убью! – кричала она в ярости и одновременно хохотала, как ненормальная. – Гад! Ты ведь сразу так хотел сделать! А я, дура, купилась!
Когда Наташа, наконец, успокоилась, то попросила меня не говорить Сергею, почему она сидела в шкафу.
Как вы думаете - сказал или нет????
©GlenGlen
Семёныч
Лёгкая ненормативная лексика. Хорошо написано.
Жил я тогда в одной из питерских коммуналок, и был у меня сосед – Семёныч. Семёныч был сутул, носил невъебенно мощные очки системы «йа пузатое стекляшко» (одев которые можно было легко обосраццо при виде обычной мухи), разговаривал со всеми на «вы», засыпал под столом уже после второй рюмки и с завидным постоянством выхватывал песдяшек от какого-то «быдла» на улице. В общем, оплот интеллигенции. Глыба блять, а не чилавек.
В принципе, Семёныч был доволен своей никчёмной жизнью, но этот вот пунктик с песдюлями всё же мешал ему чувствовать себя полностью счастливым, из-за чего почти всё свободное время тратилось им на апгрейд своей хилой тушки. Вот только результаты разгона почему-то упорно стремились к отрицательным значениям: записавшись в какой-то фитнесс клуб, Семёныч позорно обосралсо при первом же тестовом жиме от груди, за что был показательно отпижжен и оставлен на ночную уборку клуба; стоило ему один раз выйти на вечернюю прогулку со свежекупленным баллончегом перцового газа в кармане, как уже через пятнадцать минут он с зажмуренными глазаме вынес входную дверь и с глухим стуком нырнул ебальнегом в кухонную раковину, где и проторчал до того самого момента, пока не уснул и не наебнулсо на пол вместе со всеми сантехническими девайсами; а при первой же тренировочной стрельбе из «Макарыча» Семёныч сломал два пальца, вдребезги разбил очки и в виде бонуса получил совершенно бесплатную операцию по удалению двух передних зубов от хозяина разъёбанного рикошетом «Запорожца».
В общем, хуйивознает на каком из этапов прокачки своего персонажа Семёныч откинул бы наконец свои тупые и пойобаные жизнью коньки, если бы кто-то умный не посоветовал ему простой и надёжный, как удар молотком по яйцам, выход. Завести СОБАКУ, блядь! Ну не пидорас ли, а? В итоге через пару дней в квартире появилсо новый жилец с ничиловеческим именем Феодор фон Какаятохуйняпанемеццки, который первым делом насрал в мои тапки, а вторым делом съел их. Пройдя таким немудреным способом прописку, Феодор получил от меня нормальное имя Федька и первых в своей жизни песдюлей веником, после чего успокоился (на пару дней) и затаил на меня обиду (на всю свою ебанутую жизнь). И начались суровые, сцуко, будни.
Борьба с аццкой звероформой шла с переменным успехом – обувь Федька жрать почти перестал, потому что обувная полка естественным путём перекочевала на холодильнег, до которого Федька не мог достать даже в прыжке, зато кучки переваренной пищи и непереваренных остатков тапок, шапок и газет уже через полчаса после уборки покрывали просторы коммуналки практически ровным слоем, делая поход из комнаты в туалет настоящим приключением с элементами бляццкого сафари в виде выпрыгивающего из самых неожиданных мест сотоны с куцым хвостом и безразмерным кишечнегом. Пару раз чуть сам не абасралсо… Двери в квартире путем методичного процарапывания потихоньку превратились в мечту вуайериста, в гости из-за этой отрыжки эволюции перестали заходить даже самые близкие друзья, а Семёныч всё ни в какую не хотел признавать, что Федька уже подрос и пора явить его миру. Но ближе к Новому Году йобаное существо всё-таке уронило холодильнег с обувью на пол и все поняли, што Федьку пора выпускать на улицу. А хуле, пусть мир наконец узнает, как ему до этого песдато было…
Тут-то и выяснилось, что кроме навязчивых идей что-нибудь сожрать, где-нибудь посрать и что-нибудь сломать, у этой несостоявшейся жертвы живодерни есть ещё и фобии. Ровно через две минуты после первого вывода Федьки в свет, когда все жильцы собрались на кухне с твёрдым намерением нажраццо по такому случаю в говно, с улицы вдруг послышалсо быстро удаляющийся крик Семёныча: «Йобтваюма-а-а…». Не успели мы каг следует обрадоваццо и закусить, каг крик Семёныча вдруг поменял направление, приблизился: «…а-а-а-ть!!!», и съебалсо в другую сторону. Когда бутылко уже почти кончилась, а Семёнычевы матюки стали потихоньку затихать, йа и ещо пара долбойобов решили-таки посмотреть, куда этот дебил опять вляпалсо.
Открыв дверь парадной, я уже собирался шагнуть на улицу, но вместо этого чуть не убежал прятаццо под диван, патамушта прямо передо мной пронеслось два тела, причом одно выло и сралось на ходу, а второе просто скулило, крепко держалось за поводок и обреченно таращилось перед собой через забрызганные фсякой хуйнёй очки. Кое-как выбравшись на волю, я увидел, что Федька ломиццо уже из последних сил и готов обессилено наебнуццо на дорожку из собственного говна, но тут откуда-то спереди раздаётся хлопок очередной петарды, и у Федьки резко открываеццо где-то уже тридцатьпятое дыхание. Ебанув нехуйовый полицейский разворот, Федька ломанулся в обратную сторону мимо Семёныча, который проводил его скорбным взглядом, безнадёжно просипел «Феденько, стоять…» и в очередной раз судорожно попыталсо снять с руки поводок, но опять не успел и аццкий полулыжный заезд по свежему говну продолжился с новой силой.
Мы попытались остановить Федьку путём выстраивания примитивной стенки, но в итоге только потеряли одного из спасателей, который ушёл стирать потоптанные аццким паравозиком вещи и уже не вернулся, а Федька, не заметив препятствия, убежал дальше, до следующей петарды. На обратном заходе вручную останавливать его мы уже не решились, и объявили небольшой перекурчег, во время которого Семёныч успел проехать мимо нас ещо раза три. Во время перекура был проведен небольшой мозговой штурм и выработана стратегия операции, после чего самый шустрый из нас метнулся в ближайший магазин за боеприпасами, и Большая охота началась.
Распределившись по пути следования йобаного экспресса «Коричневая стрела», мы взяли в руки купленные петарды и принялись кидать их под ноги приближающегося локомотива, потихоньку загоняя его ближе к месту назначения, но окончательно потерявший связь с реальностью Федька решил съебаццо от нас другим путём. Через скверик. Хорошенько разогнавшись, Федька перепрыгнул через заборчег и ломанулсо было между деревьев, но тут наконец-то вступила в силу природная везучесть Семёныча, который к тому времени решил забить хуй на все страхи, зажмуриццо и получать удовольствие от незапланированного слалома, пока не выдохнеццо этот ебучий тягач.
В следующую секунду раздался глухой удар, после чего Семёныч подлетел в воздух и, кувыркаясь, полетел в сторону ближайшего дерева, с удивлением обгоняя собственные очки, правый ботинок и наконец-то слетевший с руки поводок. Ещё через секунду дерево радостно приняло Семёныча в свои объятия и отважный собачатник медленно потёк по стволу, редкими зубами снимая с него кору. За Семёнычем с дерева посыпался снег вперемешку со снегирями, которые настолько охуели от такого перформанса, что даже забыли взлететь и съебаццо, а просто обосрались и тупо упали вниз. Несколько очнувшихся первыми снегирей злобно пыхтя принялись карабкаццо по Семёнычу, штобы сказать ему всё, что они думают об нём, его родителях и вообще обо всех лыжниках этой йобаной планеты, но нечаянно взглянули друг на друга через свалившиеся с Семёныча очки, обосралесь окончательно и рассудили, что лучше все-таке будет съебаццо по-тихому.
В итоге, после выписки из больницы, Семёныч выбросил нахуй свои очки и купил контактные линзы, после чего все гопнеги стали разбегаццо от него сами, стоило ему приподнять капюшон и улыбнуццо. Хуле, я когда его поправленный деревом ебальнег первый раз после больнички увидел, сам чуть в окно не выпрыгнул… А песды он теперь получает только от милиционеров, которым по дешёвке подогнал сторожевого Федьку и ни в какую не хочет брать его обратно.
Таг што, камрады, если вас всё время достаёт гопота – ну их нахуй, этих собак. Купите себе пару хомячков и сидите дома.
© Кагвсигдаваш Бушш Средний
Жил я тогда в одной из питерских коммуналок, и был у меня сосед – Семёныч. Семёныч был сутул, носил невъебенно мощные очки системы «йа пузатое стекляшко» (одев которые можно было легко обосраццо при виде обычной мухи), разговаривал со всеми на «вы», засыпал под столом уже после второй рюмки и с завидным постоянством выхватывал песдяшек от какого-то «быдла» на улице. В общем, оплот интеллигенции. Глыба блять, а не чилавек.
В принципе, Семёныч был доволен своей никчёмной жизнью, но этот вот пунктик с песдюлями всё же мешал ему чувствовать себя полностью счастливым, из-за чего почти всё свободное время тратилось им на апгрейд своей хилой тушки. Вот только результаты разгона почему-то упорно стремились к отрицательным значениям: записавшись в какой-то фитнесс клуб, Семёныч позорно обосралсо при первом же тестовом жиме от груди, за что был показательно отпижжен и оставлен на ночную уборку клуба; стоило ему один раз выйти на вечернюю прогулку со свежекупленным баллончегом перцового газа в кармане, как уже через пятнадцать минут он с зажмуренными глазаме вынес входную дверь и с глухим стуком нырнул ебальнегом в кухонную раковину, где и проторчал до того самого момента, пока не уснул и не наебнулсо на пол вместе со всеми сантехническими девайсами; а при первой же тренировочной стрельбе из «Макарыча» Семёныч сломал два пальца, вдребезги разбил очки и в виде бонуса получил совершенно бесплатную операцию по удалению двух передних зубов от хозяина разъёбанного рикошетом «Запорожца».
В общем, хуйивознает на каком из этапов прокачки своего персонажа Семёныч откинул бы наконец свои тупые и пойобаные жизнью коньки, если бы кто-то умный не посоветовал ему простой и надёжный, как удар молотком по яйцам, выход. Завести СОБАКУ, блядь! Ну не пидорас ли, а? В итоге через пару дней в квартире появилсо новый жилец с ничиловеческим именем Феодор фон Какаятохуйняпанемеццки, который первым делом насрал в мои тапки, а вторым делом съел их. Пройдя таким немудреным способом прописку, Феодор получил от меня нормальное имя Федька и первых в своей жизни песдюлей веником, после чего успокоился (на пару дней) и затаил на меня обиду (на всю свою ебанутую жизнь). И начались суровые, сцуко, будни.
Борьба с аццкой звероформой шла с переменным успехом – обувь Федька жрать почти перестал, потому что обувная полка естественным путём перекочевала на холодильнег, до которого Федька не мог достать даже в прыжке, зато кучки переваренной пищи и непереваренных остатков тапок, шапок и газет уже через полчаса после уборки покрывали просторы коммуналки практически ровным слоем, делая поход из комнаты в туалет настоящим приключением с элементами бляццкого сафари в виде выпрыгивающего из самых неожиданных мест сотоны с куцым хвостом и безразмерным кишечнегом. Пару раз чуть сам не абасралсо… Двери в квартире путем методичного процарапывания потихоньку превратились в мечту вуайериста, в гости из-за этой отрыжки эволюции перестали заходить даже самые близкие друзья, а Семёныч всё ни в какую не хотел признавать, что Федька уже подрос и пора явить его миру. Но ближе к Новому Году йобаное существо всё-таке уронило холодильнег с обувью на пол и все поняли, што Федьку пора выпускать на улицу. А хуле, пусть мир наконец узнает, как ему до этого песдато было…
Тут-то и выяснилось, что кроме навязчивых идей что-нибудь сожрать, где-нибудь посрать и что-нибудь сломать, у этой несостоявшейся жертвы живодерни есть ещё и фобии. Ровно через две минуты после первого вывода Федьки в свет, когда все жильцы собрались на кухне с твёрдым намерением нажраццо по такому случаю в говно, с улицы вдруг послышалсо быстро удаляющийся крик Семёныча: «Йобтваюма-а-а…». Не успели мы каг следует обрадоваццо и закусить, каг крик Семёныча вдруг поменял направление, приблизился: «…а-а-а-ть!!!», и съебалсо в другую сторону. Когда бутылко уже почти кончилась, а Семёнычевы матюки стали потихоньку затихать, йа и ещо пара долбойобов решили-таки посмотреть, куда этот дебил опять вляпалсо.
Открыв дверь парадной, я уже собирался шагнуть на улицу, но вместо этого чуть не убежал прятаццо под диван, патамушта прямо передо мной пронеслось два тела, причом одно выло и сралось на ходу, а второе просто скулило, крепко держалось за поводок и обреченно таращилось перед собой через забрызганные фсякой хуйнёй очки. Кое-как выбравшись на волю, я увидел, что Федька ломиццо уже из последних сил и готов обессилено наебнуццо на дорожку из собственного говна, но тут откуда-то спереди раздаётся хлопок очередной петарды, и у Федьки резко открываеццо где-то уже тридцатьпятое дыхание. Ебанув нехуйовый полицейский разворот, Федька ломанулся в обратную сторону мимо Семёныча, который проводил его скорбным взглядом, безнадёжно просипел «Феденько, стоять…» и в очередной раз судорожно попыталсо снять с руки поводок, но опять не успел и аццкий полулыжный заезд по свежему говну продолжился с новой силой.
Мы попытались остановить Федьку путём выстраивания примитивной стенки, но в итоге только потеряли одного из спасателей, который ушёл стирать потоптанные аццким паравозиком вещи и уже не вернулся, а Федька, не заметив препятствия, убежал дальше, до следующей петарды. На обратном заходе вручную останавливать его мы уже не решились, и объявили небольшой перекурчег, во время которого Семёныч успел проехать мимо нас ещо раза три. Во время перекура был проведен небольшой мозговой штурм и выработана стратегия операции, после чего самый шустрый из нас метнулся в ближайший магазин за боеприпасами, и Большая охота началась.
Распределившись по пути следования йобаного экспресса «Коричневая стрела», мы взяли в руки купленные петарды и принялись кидать их под ноги приближающегося локомотива, потихоньку загоняя его ближе к месту назначения, но окончательно потерявший связь с реальностью Федька решил съебаццо от нас другим путём. Через скверик. Хорошенько разогнавшись, Федька перепрыгнул через заборчег и ломанулсо было между деревьев, но тут наконец-то вступила в силу природная везучесть Семёныча, который к тому времени решил забить хуй на все страхи, зажмуриццо и получать удовольствие от незапланированного слалома, пока не выдохнеццо этот ебучий тягач.
В следующую секунду раздался глухой удар, после чего Семёныч подлетел в воздух и, кувыркаясь, полетел в сторону ближайшего дерева, с удивлением обгоняя собственные очки, правый ботинок и наконец-то слетевший с руки поводок. Ещё через секунду дерево радостно приняло Семёныча в свои объятия и отважный собачатник медленно потёк по стволу, редкими зубами снимая с него кору. За Семёнычем с дерева посыпался снег вперемешку со снегирями, которые настолько охуели от такого перформанса, что даже забыли взлететь и съебаццо, а просто обосрались и тупо упали вниз. Несколько очнувшихся первыми снегирей злобно пыхтя принялись карабкаццо по Семёнычу, штобы сказать ему всё, что они думают об нём, его родителях и вообще обо всех лыжниках этой йобаной планеты, но нечаянно взглянули друг на друга через свалившиеся с Семёныча очки, обосралесь окончательно и рассудили, что лучше все-таке будет съебаццо по-тихому.
В итоге, после выписки из больницы, Семёныч выбросил нахуй свои очки и купил контактные линзы, после чего все гопнеги стали разбегаццо от него сами, стоило ему приподнять капюшон и улыбнуццо. Хуле, я когда его поправленный деревом ебальнег первый раз после больнички увидел, сам чуть в окно не выпрыгнул… А песды он теперь получает только от милиционеров, которым по дешёвке подогнал сторожевого Федьку и ни в какую не хочет брать его обратно.
Таг што, камрады, если вас всё время достаёт гопота – ну их нахуй, этих собак. Купите себе пару хомячков и сидите дома.
© Кагвсигдаваш Бушш Средний
Tuesday, August 21, 2007
Ах времена, ах нравы....
Новые времена... новые нравы! Учим!
Отвечая на звонок, говорить "Алло", "Да" и "Какого хера!" стало старомодно. В албанском есть нужное слово: "Внемлю". Если неологизм с перепугу забылся,можно заменить фразой "Кому я понадобился?", произносимую со МХАТовским
драматизмом.
На нежелательные вопросы, требующие немедленного ответа "Тебя *бет?!", есть замечательная албанская фраза: "Вам, сударь, какая печаль?".
Целый ряд идиоматических выражений типа: "*б твою мать" и "ну ни*уя себе ты купила" заменяется фразой: "Больно слышать", произносимой с шекспировским трагизмом.
В ходе научного спора, аргумент "Я тебе сейчас в табло закатаю!" по правилам албанской грамматики необходимо заменить фразой: "Голубчик, не утруждайте себя в поисках профанаций".
Часто мы просим друзей и родных: "Вась, сгоняй кабанчиком за хлебом". Это неправильно. Просить об одолжении по-албански необходимо так: "Дружище, да не будет тебе в тягость+" и далее по тексту.
Если после ряда аргументов, необходимо подкрепить свою позицию крепким словцом, албанский словарь предлагает на выбор несколько вариантов:
"Ну ты, грязный пид*р" переводится дословно - "Ох, и плутоват же ты, шельма!"
"Х*ила, за базар ответишь!" - "Я недосягаем для ваших дерзновенных аргументов и дедукций".
"Тормозила ты редкостный" - "Да вы просто рутинер, милейший!"
"Сам понял, что сказал, еб*нашка?" - "Ваши слова, уважаемый, - бурлеск чистой воды. Равно как и вы - акциденция современности".
Обращение к товарищу во время потасовки: "А не пора ли нам съеб*ться?" находит отражение в албанской фразе: "Как ты находишь эту буффонаду?"
Расхожие выражения восторга в рассказе о прекрасной половине: "Вот это жопа (ноги, грудь)!" - переводятся на албанский так: "Лично я экзальтирован её инвенцией!"
Отвечая на звонок, говорить "Алло", "Да" и "Какого хера!" стало старомодно. В албанском есть нужное слово: "Внемлю". Если неологизм с перепугу забылся,можно заменить фразой "Кому я понадобился?", произносимую со МХАТовским
драматизмом.
На нежелательные вопросы, требующие немедленного ответа "Тебя *бет?!", есть замечательная албанская фраза: "Вам, сударь, какая печаль?".
Целый ряд идиоматических выражений типа: "*б твою мать" и "ну ни*уя себе ты купила" заменяется фразой: "Больно слышать", произносимой с шекспировским трагизмом.
В ходе научного спора, аргумент "Я тебе сейчас в табло закатаю!" по правилам албанской грамматики необходимо заменить фразой: "Голубчик, не утруждайте себя в поисках профанаций".
Часто мы просим друзей и родных: "Вась, сгоняй кабанчиком за хлебом". Это неправильно. Просить об одолжении по-албански необходимо так: "Дружище, да не будет тебе в тягость+" и далее по тексту.
Если после ряда аргументов, необходимо подкрепить свою позицию крепким словцом, албанский словарь предлагает на выбор несколько вариантов:
"Ну ты, грязный пид*р" переводится дословно - "Ох, и плутоват же ты, шельма!"
"Х*ила, за базар ответишь!" - "Я недосягаем для ваших дерзновенных аргументов и дедукций".
"Тормозила ты редкостный" - "Да вы просто рутинер, милейший!"
"Сам понял, что сказал, еб*нашка?" - "Ваши слова, уважаемый, - бурлеск чистой воды. Равно как и вы - акциденция современности".
Обращение к товарищу во время потасовки: "А не пора ли нам съеб*ться?" находит отражение в албанской фразе: "Как ты находишь эту буффонаду?"
Расхожие выражения восторга в рассказе о прекрасной половине: "Вот это жопа (ноги, грудь)!" - переводятся на албанский так: "Лично я экзальтирован её инвенцией!"
Monday, August 20, 2007
Как я почти бросил курить...
В жизни каждого «сапиенса» рано или поздно наступает момент, когда безумно хочется удариться в воспоминания и выплеснуть свой ценнейший «мемориз» на уши и извилины окружающих. Дошло сие и до меня...
Когда желание выставить на обозрение скелеты из шкафа стало совсем уж непереносимым, память, натужно сопя, почесала склероз и предложила на выбор пару-тройку самых пыльных.
Какать эффектно и на движущиеся объекты я не умею до сих пор, посему один из сюжетов был сразу же стыдливо отринут. Еще два эпизода были заботливо протерты от пыли и уложены назад, как незначительные. Осталось только то, что потрясло меня в этой жизни до глубин сознанья... Перед глазами промелькнули: остывшее какао с пенкой в детском садике, первое похмелье, сиськи Памелы Андерсон и тот день...
Именно в тот день я понял все о вреде курения. Я осознал... Прочувствовал, блин... Ни один призыв Минздрава до этого не достигал глубин моего сознания так, как этот эпизод. Я бы даже предложил ввести сию методику в клиниках, для желающих бросить курить, как неоспоримо полезную...
А началось все с того, что я имел тогда несколько «полезных» привычек, как то: курить, восседая на унитазе, и читать там же. Причем, что читать – насрать, уж простите за афоризм. Посему за водопроводной трубой весело торчала пестрая библиотека, от детективчиков и женских романов, до «Справочника технолога» за шестьдесят девятый год, без половины страниц. Как незаконнорожденный прямой потомок Юлия Цезаря, я отвергал полумеры и совмещал «все-в-одном». То бишь – жопа на унитазе, книжка в руках, сигарета во рту. Главное не перепутать очередность. И все идет по накатанной колее: глаза бегают по строчкам, мозг лениво фильтрует входящий траффик, легкие ритмично выпускают клубы дыма, жопа старается не отставать от слаженной работы всего организма.
И все бы ничего, если б не врожденная лень владельца туловища. Пепельница в доме у меня была всего одна, подарочная, двухкилограммовая дура из латуни, неразрывно переезжающая со мной по всем съемным углам. Но таскать два кило латуни каждый раз с балкона в сортир было напряжно, посему я не стал изобретать велосипед и стряхивал пепел туда же, куда и все - в унитаз. Бычок, есессно, отправлялся туда же. Изюминка заключалась в препятствии на пути следования окурка, в виде природного девайса мужеского роду. Путем долгого опыта и акробатических курсов, была отработана методика «нефритовый стержень, в ужасе сморщившись, плавно отходит влево, пропуская огнедышащего дракона мимо» без помощи рук, ног и окружающих предметов. И жили все долго и счастливо, пока не наступил «день Хэ»...
Жена уже давно насвистывала носом сюиту на мотив «Сопок Манчжурии», сын, по детски счастливо и беззаботно, попукивал в кроватке, соседи сверху устали изображать стадо ёжиков в период гона и над землей воцарилась Тьма с большой буквы «Ть»... Только кот, вспомнив свою прошлую жизнь в облике хомяка, тихонько пытался заныкать очередную какашку в линолеум за шкафом. Уже падая на кровать, мозг опомнился: «Ёптыть, а подышать перед баиньки?»
Никотинозависимые органы активно поддержали инициативу и поволокли бренное тельце в направлении раздельного санузла, ибо на балкон идти было уже холодно. Отработанный ритуал: жопа-унитаз, сигарета-зубы, книжка-руки. Что нового я хотел почерпнуть из «Справочника технолога» в два часа ночи – так и осталось загадкой.
Жопа, приветственно поморгав унитазу, сообщила о ложной тревоге и все задремали в ожидании, когда же табак дотлеет до заветной полоски. Сие пришло довольно быстро и, не отрываясь от чтива, тело привычно качнулось влево, уводя мужскую гордость с линии огня. Правая рука неумолимо прочертила огненный трассер вниз...
Что именно заставило мой девайс подрасти к тому моменту – тайна. То ли перспектива теплой жены под боком, или увлекательная таблица содержания чего-то там в металлах, а может гордая надпись «тираж 100 000 экз.» отправила внеплановую порцию крови к нижним чакрам – но эффект был достигнут. Девайс ушел... Но не весь... Главная его часть встретила бычок твердо и гордо, как коммунист белогвардейскую пулю.
Вы видели, как клеймят лошадей? Теперь я верю – им больно. Но все же их клеймят не в головку...
Я увидел звезды!.. Честно! Все... Через три этажа над собой и плотную облачность... Они были яркие, крупные и все, как одна, не мигая смотрели вниз на придурка, который только что, сам себя прижег бычком идеально по центру головки. Смачно... С размаху...
Когда размер глаз перестал стремиться к бесконечности, а зубы смогли расцепиться, в единственную нераспрямившуюся извилину постучала запоздалая мысль: «Водичкой бы... Холодненькой...» Забег в спущенных труселях до ванной был осуществлен на гиперзвуке. Принимая во внимание позу «нечто в третьей стадии радикулита, пытающееся задушить руками собственные яйца» удивительно, что я не словил башкой двери и углы по дороге. Кран, вентиль, вода!!!
Проблема выявилась сразу же по разгибании – писюн не хотел выходить. Просто отказывался. Напрочь. Игра в прятки после сильного мороза ничто, в сравнении с тем, что увидел я... Точнее – я почти ничего не увидел, что нанесло дополнительную травму и так расшатанной психике. Но длительные уговоры и осторожные раскопки таки привели к желаемому и холодная вода, наконец-то, омыла смертельные раны. При ближайшем рассмотрении мне поплохело еще больше. На «вершине мира» красовался ровный, сферический ожог, игриво намекающий на истинно аскетический стиль жизнь, недельки на две минимум, и мочеиспускание с лицом и звуками «Герасим скорбит о Муму».
Стиснув зубы, губы и полужопия, бережно неся перед собой в руках «груз триста», походкой парализованного робота Вертера я выполз из ванной. Глядя на позы, в которых я перебирался через жену и пытался разместиться под одеялом, человек – паук трижды удавился бы на собственной паутине от зависти. Рассудив, что утро вечера мудренее, полускрючившись на боку, я попытался забыться тревожным сном инвалида... Точки над «Ё» расставила жена. Уловив сбоку знакомый, теплый объект, она шустро, во сне, развернулась навстречу и прежде, чем я осознал, чем это грозит, отработанным движением ухватилась за искомое...
Звезды, уже знакомо и сочувственно, смотрели на меня, отражаясь сквозь три этажа в стремительно растущих глазах...
ЗЫ. Но курить тогда я так и не бросил...
© Паселентизатор
август 2007 г.
Когда желание выставить на обозрение скелеты из шкафа стало совсем уж непереносимым, память, натужно сопя, почесала склероз и предложила на выбор пару-тройку самых пыльных.
Какать эффектно и на движущиеся объекты я не умею до сих пор, посему один из сюжетов был сразу же стыдливо отринут. Еще два эпизода были заботливо протерты от пыли и уложены назад, как незначительные. Осталось только то, что потрясло меня в этой жизни до глубин сознанья... Перед глазами промелькнули: остывшее какао с пенкой в детском садике, первое похмелье, сиськи Памелы Андерсон и тот день...
Именно в тот день я понял все о вреде курения. Я осознал... Прочувствовал, блин... Ни один призыв Минздрава до этого не достигал глубин моего сознания так, как этот эпизод. Я бы даже предложил ввести сию методику в клиниках, для желающих бросить курить, как неоспоримо полезную...
А началось все с того, что я имел тогда несколько «полезных» привычек, как то: курить, восседая на унитазе, и читать там же. Причем, что читать – насрать, уж простите за афоризм. Посему за водопроводной трубой весело торчала пестрая библиотека, от детективчиков и женских романов, до «Справочника технолога» за шестьдесят девятый год, без половины страниц. Как незаконнорожденный прямой потомок Юлия Цезаря, я отвергал полумеры и совмещал «все-в-одном». То бишь – жопа на унитазе, книжка в руках, сигарета во рту. Главное не перепутать очередность. И все идет по накатанной колее: глаза бегают по строчкам, мозг лениво фильтрует входящий траффик, легкие ритмично выпускают клубы дыма, жопа старается не отставать от слаженной работы всего организма.
И все бы ничего, если б не врожденная лень владельца туловища. Пепельница в доме у меня была всего одна, подарочная, двухкилограммовая дура из латуни, неразрывно переезжающая со мной по всем съемным углам. Но таскать два кило латуни каждый раз с балкона в сортир было напряжно, посему я не стал изобретать велосипед и стряхивал пепел туда же, куда и все - в унитаз. Бычок, есессно, отправлялся туда же. Изюминка заключалась в препятствии на пути следования окурка, в виде природного девайса мужеского роду. Путем долгого опыта и акробатических курсов, была отработана методика «нефритовый стержень, в ужасе сморщившись, плавно отходит влево, пропуская огнедышащего дракона мимо» без помощи рук, ног и окружающих предметов. И жили все долго и счастливо, пока не наступил «день Хэ»...
Жена уже давно насвистывала носом сюиту на мотив «Сопок Манчжурии», сын, по детски счастливо и беззаботно, попукивал в кроватке, соседи сверху устали изображать стадо ёжиков в период гона и над землей воцарилась Тьма с большой буквы «Ть»... Только кот, вспомнив свою прошлую жизнь в облике хомяка, тихонько пытался заныкать очередную какашку в линолеум за шкафом. Уже падая на кровать, мозг опомнился: «Ёптыть, а подышать перед баиньки?»
Никотинозависимые органы активно поддержали инициативу и поволокли бренное тельце в направлении раздельного санузла, ибо на балкон идти было уже холодно. Отработанный ритуал: жопа-унитаз, сигарета-зубы, книжка-руки. Что нового я хотел почерпнуть из «Справочника технолога» в два часа ночи – так и осталось загадкой.
Жопа, приветственно поморгав унитазу, сообщила о ложной тревоге и все задремали в ожидании, когда же табак дотлеет до заветной полоски. Сие пришло довольно быстро и, не отрываясь от чтива, тело привычно качнулось влево, уводя мужскую гордость с линии огня. Правая рука неумолимо прочертила огненный трассер вниз...
Что именно заставило мой девайс подрасти к тому моменту – тайна. То ли перспектива теплой жены под боком, или увлекательная таблица содержания чего-то там в металлах, а может гордая надпись «тираж 100 000 экз.» отправила внеплановую порцию крови к нижним чакрам – но эффект был достигнут. Девайс ушел... Но не весь... Главная его часть встретила бычок твердо и гордо, как коммунист белогвардейскую пулю.
Вы видели, как клеймят лошадей? Теперь я верю – им больно. Но все же их клеймят не в головку...
Я увидел звезды!.. Честно! Все... Через три этажа над собой и плотную облачность... Они были яркие, крупные и все, как одна, не мигая смотрели вниз на придурка, который только что, сам себя прижег бычком идеально по центру головки. Смачно... С размаху...
Когда размер глаз перестал стремиться к бесконечности, а зубы смогли расцепиться, в единственную нераспрямившуюся извилину постучала запоздалая мысль: «Водичкой бы... Холодненькой...» Забег в спущенных труселях до ванной был осуществлен на гиперзвуке. Принимая во внимание позу «нечто в третьей стадии радикулита, пытающееся задушить руками собственные яйца» удивительно, что я не словил башкой двери и углы по дороге. Кран, вентиль, вода!!!
Проблема выявилась сразу же по разгибании – писюн не хотел выходить. Просто отказывался. Напрочь. Игра в прятки после сильного мороза ничто, в сравнении с тем, что увидел я... Точнее – я почти ничего не увидел, что нанесло дополнительную травму и так расшатанной психике. Но длительные уговоры и осторожные раскопки таки привели к желаемому и холодная вода, наконец-то, омыла смертельные раны. При ближайшем рассмотрении мне поплохело еще больше. На «вершине мира» красовался ровный, сферический ожог, игриво намекающий на истинно аскетический стиль жизнь, недельки на две минимум, и мочеиспускание с лицом и звуками «Герасим скорбит о Муму».
Стиснув зубы, губы и полужопия, бережно неся перед собой в руках «груз триста», походкой парализованного робота Вертера я выполз из ванной. Глядя на позы, в которых я перебирался через жену и пытался разместиться под одеялом, человек – паук трижды удавился бы на собственной паутине от зависти. Рассудив, что утро вечера мудренее, полускрючившись на боку, я попытался забыться тревожным сном инвалида... Точки над «Ё» расставила жена. Уловив сбоку знакомый, теплый объект, она шустро, во сне, развернулась навстречу и прежде, чем я осознал, чем это грозит, отработанным движением ухватилась за искомое...
Звезды, уже знакомо и сочувственно, смотрели на меня, отражаясь сквозь три этажа в стремительно растущих глазах...
ЗЫ. Но курить тогда я так и не бросил...
© Паселентизатор
август 2007 г.
Проще надо быть
Проще надо быть
1. Уже в школе Сашка заметно выделялся на фоне остальных. Во-первых, отличник. Причем не ботаник какой-нибудь, а просто умный парень. От природы. На контрольных по математике всему классу. Свой вариант отложит и остальные три решает. Только потом к своему приступит, а класс скатывает в это время то, что Сашка нарешал. На олимпиадах всегда первые места брал. И не только по математике, а по физике и химии тоже. Учителя буквально молились на него. А сочинения писал - литераторша в учительской всему преподавательскому составу школы вслух зачитывала. Все только головами качали - шестнадцать лет, а так зрело рассуждает.
Во-вторых, симпатичный. Обычно же как, если красивый, значит тупой. Или наоборот. А тут и умный и привлекательный, бывает же. Все девчонки были в него тайно влюблены. Он только посмотрит, а она уже краской заливается и глаза отводит.
В третьих, призер города по дзю-до в своем возрасте и чемпион по легкой атлетике. Физрук его на все соревнования тягал. Прочил большое и светлое будущее в профессиональном спорте. Уговаривал в физы поступать.
Но Сашка по своему решил. Спорт спортом, а вышка нужна. Поступил в МГУ. Причем с легкостью. Окончил экономический с красным дипломом и уехал в Англию на два года на стажировку.
Потом вернулся в Москву, устроился в крупную добывающую компанию. С работой отец помог немного, но особо-то и не требовалось. Такой специалист любой компании позарез нужен. Через пять лет Сашка вышел на межрегиональный уровень, стал топ-менеджером. В компании его уважали. И руководители хвалили и подчиненным он нравился. Со всеми общий язык найдет. Еще через несколько лет вышел в совет директоров. Открывались громадные перспективы.
Сашка женился. Жена Диана - красавица. По улице идет, мужчины шеи выворачивают. Королева бала, в общем. Жили в огромной квартире на на Ленинском проспекте. Почти весь седьмой этаж в сталинском доме занимала. Дизайн квартиры известный художник делал, Сашка через знакомых пробил. Не дешево, конечно, но стоит того. В коридоре даже фонтан в стену врезали. Как сказал дизайнер - “Фонтан является декоративным элементом, который осуществляет плавный переход от эклектики к модерну, в котором оформлена гостиная”. А, что он в коттедже подмосковном задизайнил - знакомые рты от восхищения открывали.
Дочка родилась, Кристиной назвали в честь Сашкиной мамы.
Любовницы у Сашки были, конечно. Как же без этого? Но на семейной жизни никак не отражалось. Только когда Дианка с дочкой у мамы на даче гостили или на курорт куда выезжали. И все Сашку любили безумно, надеялись, что он семью бросит.
В этот день Сашка проснулся в отличном настроении. Жена с ребенком уехали на острова загорать. Молодому организму полезно часто бывать на море. Через пару часов должна была приехать Светлана. Высокая, стройная, с обалденными формами. Сашка встречался с ней уже почти полгода. Особенно ему льстило, что у Светки муж был известный олигарх. Из очень высоких верхов. А трахал ее все равно Сашка.
Сашка покрутил педали на велотренажере, принял душ, а тут уже и Светка приехала. Притягательная и желанная жена крутого парня. Трахаться начали почти сразу и везде. И в гостиной, и в спальне, как же без нее, и на кухне. Когда в коридоре трахались - случайно фонтан даже сломали. Такая Светка была сегодня затейница.
Сутки ебались напролет. Только маленькие перерывы на покурить и подкрепиться делали. И снова ебаться.
Под утро Светка домой засобиралась, пока муж не спохватился. Сашка проводил ее до двери, замок покрутил, заело. Посильнее нажал. Нивкакую. Не идет ни в право ни влево, куда ни крути.
Через сорок минут дрочки с замком Сашка понял - встрял. Светка вопить начала, мол давно уже дома должна быть, муж хватится, всю Москву перевернет. Сашка и сам на нервах, первый раз такая фигня с дверью.
Еще полчаса помучился. Глухо.
Делать нечего - надо звонить в мчс. Еще через час приехали парни спасатели. Долбили, сверлили, и так и этак. Не идет. Всех соседей перебудили.
Уже утро наступило, Сашке на работу пора. Светка давно дома должна быть. А тут ситуация. Хуевая, надо сказать ситуация.
Дверь, конечно выломали. Шесть часов прошло. Только тогда уже поздно было. Светкин олигарх уже справки навел и на Сашку вышел. Жене, конечно, дома пропиздон вставил, но не сильно, скорее для проформы. А вот с Сашкой решил по-серьезному поговорить, по-мужски.
После этого разговора Сашка недосчитался двух пальцев, три месяца ссал кровью, стал хуже видеть и напрочь потерял аппетит. С Ленкой развелись, не вынесла она измены. Дочку в охапку и к маме. С работы уволили - олигарх, спасибо, помог. Квартиру пришлось продать, чтобы денег выплатить пацанам с верхов.
Делать нехуй - устроился Сашка на завод. На ЗИЛ. Фрезеровщиком в инструментальный цех - сосед с шестого подсобил. Работяги его уважали, потому что Сашка не выебывался. После работы пил пиво с парнями из цеха. Начал за Торпедо болеть.
2. Серега закончил школу с горем пополам. Об университетах он и не мечтал. Покрутился по Москве, пока повестка не пришла и ушел в армейку. Два года оттарабанил, вернулся и устроился фрезеровщиком на ЗИЛ.
Пока служил - бабка умерла и оставила Сереге хату. Однокомнатная. Зато почти в центре. Ленинский проспект, шестой этаж сталинского дома.
Серега болел за Торпедо. В это воскресенье он встал пораньше и сбегал за пивом. Через пару часов должен был начаться футбол. Торпедо - Москва. Автозаводское дерби.
Он взял три баклажки очаково, воблы, сигарет и побежал скорее домой. Но футбол посмотреть не получилось - по потолку растекалось огромное водяное пятно. И капли воды падали на пол. Всю проводку нахрен залило и телевизор не работал. Серега вспомнил, как этот выебон с седьмого рассказывал кому-то по телефону про свой фонтан, когда они случайно столкнулись в подъезде.
Сосед сверху Сереге давно не нравился. Ходит мимо уже три года и ни разу не поздоровался. Сплошной выебон.
Выпитое пиво только усилило обиду.
Со сварочным аппаратом Серега обращаться умел. Парень-то работящий. Фрезеровщик-то он фрезеровщик, но если надо и сварить может и цемент замешать. Все профессии нужны, все профессии важны.
Заварить наглухо железную дверь на седьмом за пятнадцать минут для Сереги было делом техники.
Посмотрев на результат, он удовлетворенно сплюнул, процедил сквозь зубы - “Ты у меня, мудила, перестанешь выебываться и будешь за Торпедо болеть” и ушел в магазин за пивом.
© Хрен
1. Уже в школе Сашка заметно выделялся на фоне остальных. Во-первых, отличник. Причем не ботаник какой-нибудь, а просто умный парень. От природы. На контрольных по математике всему классу. Свой вариант отложит и остальные три решает. Только потом к своему приступит, а класс скатывает в это время то, что Сашка нарешал. На олимпиадах всегда первые места брал. И не только по математике, а по физике и химии тоже. Учителя буквально молились на него. А сочинения писал - литераторша в учительской всему преподавательскому составу школы вслух зачитывала. Все только головами качали - шестнадцать лет, а так зрело рассуждает.
Во-вторых, симпатичный. Обычно же как, если красивый, значит тупой. Или наоборот. А тут и умный и привлекательный, бывает же. Все девчонки были в него тайно влюблены. Он только посмотрит, а она уже краской заливается и глаза отводит.
В третьих, призер города по дзю-до в своем возрасте и чемпион по легкой атлетике. Физрук его на все соревнования тягал. Прочил большое и светлое будущее в профессиональном спорте. Уговаривал в физы поступать.
Но Сашка по своему решил. Спорт спортом, а вышка нужна. Поступил в МГУ. Причем с легкостью. Окончил экономический с красным дипломом и уехал в Англию на два года на стажировку.
Потом вернулся в Москву, устроился в крупную добывающую компанию. С работой отец помог немного, но особо-то и не требовалось. Такой специалист любой компании позарез нужен. Через пять лет Сашка вышел на межрегиональный уровень, стал топ-менеджером. В компании его уважали. И руководители хвалили и подчиненным он нравился. Со всеми общий язык найдет. Еще через несколько лет вышел в совет директоров. Открывались громадные перспективы.
Сашка женился. Жена Диана - красавица. По улице идет, мужчины шеи выворачивают. Королева бала, в общем. Жили в огромной квартире на на Ленинском проспекте. Почти весь седьмой этаж в сталинском доме занимала. Дизайн квартиры известный художник делал, Сашка через знакомых пробил. Не дешево, конечно, но стоит того. В коридоре даже фонтан в стену врезали. Как сказал дизайнер - “Фонтан является декоративным элементом, который осуществляет плавный переход от эклектики к модерну, в котором оформлена гостиная”. А, что он в коттедже подмосковном задизайнил - знакомые рты от восхищения открывали.
Дочка родилась, Кристиной назвали в честь Сашкиной мамы.
Любовницы у Сашки были, конечно. Как же без этого? Но на семейной жизни никак не отражалось. Только когда Дианка с дочкой у мамы на даче гостили или на курорт куда выезжали. И все Сашку любили безумно, надеялись, что он семью бросит.
В этот день Сашка проснулся в отличном настроении. Жена с ребенком уехали на острова загорать. Молодому организму полезно часто бывать на море. Через пару часов должна была приехать Светлана. Высокая, стройная, с обалденными формами. Сашка встречался с ней уже почти полгода. Особенно ему льстило, что у Светки муж был известный олигарх. Из очень высоких верхов. А трахал ее все равно Сашка.
Сашка покрутил педали на велотренажере, принял душ, а тут уже и Светка приехала. Притягательная и желанная жена крутого парня. Трахаться начали почти сразу и везде. И в гостиной, и в спальне, как же без нее, и на кухне. Когда в коридоре трахались - случайно фонтан даже сломали. Такая Светка была сегодня затейница.
Сутки ебались напролет. Только маленькие перерывы на покурить и подкрепиться делали. И снова ебаться.
Под утро Светка домой засобиралась, пока муж не спохватился. Сашка проводил ее до двери, замок покрутил, заело. Посильнее нажал. Нивкакую. Не идет ни в право ни влево, куда ни крути.
Через сорок минут дрочки с замком Сашка понял - встрял. Светка вопить начала, мол давно уже дома должна быть, муж хватится, всю Москву перевернет. Сашка и сам на нервах, первый раз такая фигня с дверью.
Еще полчаса помучился. Глухо.
Делать нечего - надо звонить в мчс. Еще через час приехали парни спасатели. Долбили, сверлили, и так и этак. Не идет. Всех соседей перебудили.
Уже утро наступило, Сашке на работу пора. Светка давно дома должна быть. А тут ситуация. Хуевая, надо сказать ситуация.
Дверь, конечно выломали. Шесть часов прошло. Только тогда уже поздно было. Светкин олигарх уже справки навел и на Сашку вышел. Жене, конечно, дома пропиздон вставил, но не сильно, скорее для проформы. А вот с Сашкой решил по-серьезному поговорить, по-мужски.
После этого разговора Сашка недосчитался двух пальцев, три месяца ссал кровью, стал хуже видеть и напрочь потерял аппетит. С Ленкой развелись, не вынесла она измены. Дочку в охапку и к маме. С работы уволили - олигарх, спасибо, помог. Квартиру пришлось продать, чтобы денег выплатить пацанам с верхов.
Делать нехуй - устроился Сашка на завод. На ЗИЛ. Фрезеровщиком в инструментальный цех - сосед с шестого подсобил. Работяги его уважали, потому что Сашка не выебывался. После работы пил пиво с парнями из цеха. Начал за Торпедо болеть.
2. Серега закончил школу с горем пополам. Об университетах он и не мечтал. Покрутился по Москве, пока повестка не пришла и ушел в армейку. Два года оттарабанил, вернулся и устроился фрезеровщиком на ЗИЛ.
Пока служил - бабка умерла и оставила Сереге хату. Однокомнатная. Зато почти в центре. Ленинский проспект, шестой этаж сталинского дома.
Серега болел за Торпедо. В это воскресенье он встал пораньше и сбегал за пивом. Через пару часов должен был начаться футбол. Торпедо - Москва. Автозаводское дерби.
Он взял три баклажки очаково, воблы, сигарет и побежал скорее домой. Но футбол посмотреть не получилось - по потолку растекалось огромное водяное пятно. И капли воды падали на пол. Всю проводку нахрен залило и телевизор не работал. Серега вспомнил, как этот выебон с седьмого рассказывал кому-то по телефону про свой фонтан, когда они случайно столкнулись в подъезде.
Сосед сверху Сереге давно не нравился. Ходит мимо уже три года и ни разу не поздоровался. Сплошной выебон.
Выпитое пиво только усилило обиду.
Со сварочным аппаратом Серега обращаться умел. Парень-то работящий. Фрезеровщик-то он фрезеровщик, но если надо и сварить может и цемент замешать. Все профессии нужны, все профессии важны.
Заварить наглухо железную дверь на седьмом за пятнадцать минут для Сереги было делом техники.
Посмотрев на результат, он удовлетворенно сплюнул, процедил сквозь зубы - “Ты у меня, мудила, перестанешь выебываться и будешь за Торпедо болеть” и ушел в магазин за пивом.
© Хрен
Мужская логика
Выходные... рванули с другом на дачу. Закупились, движемся из одной пробки в другую, чтобы выехать на трасу, и тут Я, сидя в коротеньком беленьком платьешке, понимаю, пришли месячные.
Блин, пробка, стёкла не тонированные, а у меня ну всё аврал, и рядом ДРУГ ,не парень...
После получасогово объяснения, почему я нервничаю, ещё получасового стёба,мой друг въезжает в чём проблема. Надо сказать что мужчины прямолинейны и понимают всё напрямик, но а мы как всегда, зная это, объясняем всё намёками...
- Ром ,у меня болит живот..
- Ну начинааается, как пробка ,так тебе надо.
- Я серьёзно, ты хочешь чтобы я тебе ещё машину уделала?
- Ну замечательно, мороженное, шампанское, шоколад ( надо сказать, что "да", это каждый раз) уже не катит, теперь мы решили естественным путём..
- Идиот у меня месячные...
- Дайте нашатырь.. я боюсь крови...
- Ты издеваешься?
- Нет, судя по психам,они у тебя кругло-годичные!
- У меня идёт кровь!
- Знаешь, я вообще не доверяю существам которые неделю кровоточат и потом остаються живыми....
Можете представить в каком бешенстве я была с этом разговоре...
Фраза " мне нужна аптека,но ты пойдёшь сам" заставила резко изменить его выражение лица.
После долгих уговоров, начиная с повышеных тонов:
"- Нет я сказал, я за бабскими причендалами не пойду, - а надо сказать - это шкаф ещё тот, и я бы сама с большим удовольствием посмотрела как он это сможет сделать! имея при этом чувство юмора....
После долгих катаний по окресностям города, мы нашли подходяющую аптеку, и после долгих уговоров, он всё-таки согласился сходить, естественно на вопрос какие ,я ответила любые, так-как в этот момент мне было уже всё равно..
Через пол-часа он вернулся с маленьким пакеником..
причём лицо его было вполне естественно, как-будто он ходил за пивом, молча отдав мне всё это, мы поехали,я отрыла пакет посмотреть какие он купил, и тут удивление было уже у меня,он угадал!
.............................................................................................................
- Ты угадал..
- Я знаю!! ( довольно,гордо)
- И как? Тебе посоветовала аптекарша?
- Нет сам выбрал...
- Наугад?
- Нет конечно, понимаешь, в армии мы эти прокладки приклеивали к стелькам,чтоб ноги не потели, но я так прикинул, на 46 тебе большеваты будут, так что взял на 38...
©SHELMA
Блин, пробка, стёкла не тонированные, а у меня ну всё аврал, и рядом ДРУГ ,не парень...
После получасогово объяснения, почему я нервничаю, ещё получасового стёба,мой друг въезжает в чём проблема. Надо сказать что мужчины прямолинейны и понимают всё напрямик, но а мы как всегда, зная это, объясняем всё намёками...
- Ром ,у меня болит живот..
- Ну начинааается, как пробка ,так тебе надо.
- Я серьёзно, ты хочешь чтобы я тебе ещё машину уделала?
- Ну замечательно, мороженное, шампанское, шоколад ( надо сказать, что "да", это каждый раз) уже не катит, теперь мы решили естественным путём..
- Идиот у меня месячные...
- Дайте нашатырь.. я боюсь крови...
- Ты издеваешься?
- Нет, судя по психам,они у тебя кругло-годичные!
- У меня идёт кровь!
- Знаешь, я вообще не доверяю существам которые неделю кровоточат и потом остаються живыми....
Можете представить в каком бешенстве я была с этом разговоре...
Фраза " мне нужна аптека,но ты пойдёшь сам" заставила резко изменить его выражение лица.
После долгих уговоров, начиная с повышеных тонов:
"- Нет я сказал, я за бабскими причендалами не пойду, - а надо сказать - это шкаф ещё тот, и я бы сама с большим удовольствием посмотрела как он это сможет сделать! имея при этом чувство юмора....
После долгих катаний по окресностям города, мы нашли подходяющую аптеку, и после долгих уговоров, он всё-таки согласился сходить, естественно на вопрос какие ,я ответила любые, так-как в этот момент мне было уже всё равно..
Через пол-часа он вернулся с маленьким пакеником..
причём лицо его было вполне естественно, как-будто он ходил за пивом, молча отдав мне всё это, мы поехали,я отрыла пакет посмотреть какие он купил, и тут удивление было уже у меня,он угадал!
.............................................................................................................
- Ты угадал..
- Я знаю!! ( довольно,гордо)
- И как? Тебе посоветовала аптекарша?
- Нет сам выбрал...
- Наугад?
- Нет конечно, понимаешь, в армии мы эти прокладки приклеивали к стелькам,чтоб ноги не потели, но я так прикинул, на 46 тебе большеваты будут, так что взял на 38...
©SHELMA
Friday, August 17, 2007
Мудро...
Группа выпускников, успешных, сделавших замечательную карьеру, пришли в гости к своему старому профессору.
Конечно же, вскоре разговор зашел о работе - выпускники жаловались на многочисленные трудности и жизненные проблемы.
Предложив своим гостям кофе, профессор пошел на кухню и вернулся с кофейником и подносом, уставленным самыми разными чашками - фарфоровыми, стеклянными, пластиковыми, хрустальными и простыми, и дорогими, и изысканными.
Когда выпускники разобрали чашки, профессор сказал:
"Если вы заметили, все дорогие чашки разобраны. Никто не выбрал чашки простые и дешевые.
Желание иметь для себя только лучшее и есть источник ваших проблем.
Поймите, что чашка сама по себе не делает кофе лучше.
Иногда она просто дороже, а иногда даже скрывает то, что мы пьем. То, что
вы действительно хотели, было - кофе, а не чашка. Но вы сознательно выбрали лучшие чашки. А затем разглядывали, кому какая чашка досталась.
А теперь подумайте: жизнь - это кофе, а работа, деньги, положение, общество - это чашки.
Это всего лишь инструменты для хранения Жизни. То, какую чашку мы имеем, не определяет и не меняет качества нашей Жизни.
Иногда, концентрируясь только на чашке, мы забываем насладиться вкусом самого кофе. Наслаждайтесь своим кофе!!!!!!!!!"
У самых счастливых людей нет всего лучшего. Но они извлекают все лучшее из того, что есть.
Счастье в том, чтобы хотеть то, что у тебя есть. А не в том, чтобы иметь то, что хочешь.
Жизнь коротка - нарушай правила - Прощай быстро - Целуй медленно - Люби искренно - Смейся неудержимо .
И никогда не сожалей о том, что заставило тебя улыбнуться.
Конечно же, вскоре разговор зашел о работе - выпускники жаловались на многочисленные трудности и жизненные проблемы.
Предложив своим гостям кофе, профессор пошел на кухню и вернулся с кофейником и подносом, уставленным самыми разными чашками - фарфоровыми, стеклянными, пластиковыми, хрустальными и простыми, и дорогими, и изысканными.
Когда выпускники разобрали чашки, профессор сказал:
"Если вы заметили, все дорогие чашки разобраны. Никто не выбрал чашки простые и дешевые.
Желание иметь для себя только лучшее и есть источник ваших проблем.
Поймите, что чашка сама по себе не делает кофе лучше.
Иногда она просто дороже, а иногда даже скрывает то, что мы пьем. То, что
вы действительно хотели, было - кофе, а не чашка. Но вы сознательно выбрали лучшие чашки. А затем разглядывали, кому какая чашка досталась.
А теперь подумайте: жизнь - это кофе, а работа, деньги, положение, общество - это чашки.
Это всего лишь инструменты для хранения Жизни. То, какую чашку мы имеем, не определяет и не меняет качества нашей Жизни.
Иногда, концентрируясь только на чашке, мы забываем насладиться вкусом самого кофе. Наслаждайтесь своим кофе!!!!!!!!!"
У самых счастливых людей нет всего лучшего. Но они извлекают все лучшее из того, что есть.
Счастье в том, чтобы хотеть то, что у тебя есть. А не в том, чтобы иметь то, что хочешь.
Жизнь коротка - нарушай правила - Прощай быстро - Целуй медленно - Люби искренно - Смейся неудержимо .
И никогда не сожалей о том, что заставило тебя улыбнуться.
Про Акрополь, хуй и лопатку
Пардон за название поста, но не я его придумал, претензии к автору :)
Ну наконец-то...Наконец-то я поняла, откуда берутся женщины не умеющие и не хотящие делать минет. Оченно мне непонятно было, почему некоторые мужчины жалуются на недоласканность, дело то естественное. Ведь еще в Древней Греции одним из видов Олимпийских игр была фелляция, барышни прилюдно строчили минеты и соревновались в искусстве языкознания.
Наверное, на соревнования было попасть не просто и чтобы стать опасным сосалом, надо было потрудиться. Чупа-чупсы еще не придумали, банан в кожуре сосать глупо, потому что не вкусно, а без кожуры банан теряет эрекцию, оставалась работа с живыми тренажерами. Вы представляете работенку на должности меньетжера? Прибываешь к месту службы явно не к девяти утра куда-нибудь в район Акрополя, в тоге от Лапидуса и весь день работаешь тренажером. И тренируешь, тренируешь... пока не засосут. А потом выдаешь особо отличившимся путевку в жизнь, в мир профессиональных отсосов.
Итак... парам-пам-пам, трибуны полны зрителями, парное фигурное катание яиц дамским ртом, можно считать открытым. И понеслась...быстрее, эстетичнее, виртуознее...болельщики болеют жабой, в таком виде спорта болеть по другому просто не получится и наконец-то вот она победительница, раскраснелась, растрепалась, щечки блестят, глазки сияют. Соперницы вяло досасывают....
Мне вот сложно представить приз для победительницы, чем можно наградить то? Хотя в условиях процветавшей у эллинов жопоебли мужеложеской, логично предположить, что сам по себе хуй уже является призом. Хуй и признание, что еще надо женщине для счастья? Разве что деньги...хотя денег наверное не давали, потому как сосать за деньги это проституция, а чемпионка она не проститутка, она победительница.
Так вот к чему я все это рассказываю, женщин не умеющих и не хотящих делать минет, зомбируют и программируют мамобабушки помешанные на микробах и гигиене. Откуда вывод?
Иду я намедни мимо песочницы, сидит в ней девчушечка - хвостики, бантики, губки пухлые, глазки шкодные. Сидит значит, куличики лепит, никого не трогает...задумалась, потянула в рот лопатку. И тут с соседней скамейки, взлетает седой птеродактиль женского пола и орет на всю улицу
-Лена, не бери в рот!!!!!!!! Я кому сказала, не бери в рот ни в коем случае!!!!!!
И вот тут то и пришло прозрение, во всем виноваты те самые мамобабушки, которые и сами не гам и детей гадостям всяким учат. Так что всем чистюлям по грязной лопатке и пусть исправляются...
©МариХуанна
Ну наконец-то...Наконец-то я поняла, откуда берутся женщины не умеющие и не хотящие делать минет. Оченно мне непонятно было, почему некоторые мужчины жалуются на недоласканность, дело то естественное. Ведь еще в Древней Греции одним из видов Олимпийских игр была фелляция, барышни прилюдно строчили минеты и соревновались в искусстве языкознания.
Наверное, на соревнования было попасть не просто и чтобы стать опасным сосалом, надо было потрудиться. Чупа-чупсы еще не придумали, банан в кожуре сосать глупо, потому что не вкусно, а без кожуры банан теряет эрекцию, оставалась работа с живыми тренажерами. Вы представляете работенку на должности меньетжера? Прибываешь к месту службы явно не к девяти утра куда-нибудь в район Акрополя, в тоге от Лапидуса и весь день работаешь тренажером. И тренируешь, тренируешь... пока не засосут. А потом выдаешь особо отличившимся путевку в жизнь, в мир профессиональных отсосов.
Итак... парам-пам-пам, трибуны полны зрителями, парное фигурное катание яиц дамским ртом, можно считать открытым. И понеслась...быстрее, эстетичнее, виртуознее...болельщики болеют жабой, в таком виде спорта болеть по другому просто не получится и наконец-то вот она победительница, раскраснелась, растрепалась, щечки блестят, глазки сияют. Соперницы вяло досасывают....
Мне вот сложно представить приз для победительницы, чем можно наградить то? Хотя в условиях процветавшей у эллинов жопоебли мужеложеской, логично предположить, что сам по себе хуй уже является призом. Хуй и признание, что еще надо женщине для счастья? Разве что деньги...хотя денег наверное не давали, потому как сосать за деньги это проституция, а чемпионка она не проститутка, она победительница.
Так вот к чему я все это рассказываю, женщин не умеющих и не хотящих делать минет, зомбируют и программируют мамобабушки помешанные на микробах и гигиене. Откуда вывод?
Иду я намедни мимо песочницы, сидит в ней девчушечка - хвостики, бантики, губки пухлые, глазки шкодные. Сидит значит, куличики лепит, никого не трогает...задумалась, потянула в рот лопатку. И тут с соседней скамейки, взлетает седой птеродактиль женского пола и орет на всю улицу
-Лена, не бери в рот!!!!!!!! Я кому сказала, не бери в рот ни в коем случае!!!!!!
И вот тут то и пришло прозрение, во всем виноваты те самые мамобабушки, которые и сами не гам и детей гадостям всяким учат. Так что всем чистюлям по грязной лопатке и пусть исправляются...
©МариХуанна
Thursday, August 16, 2007
С кем поведешься...
Вполне обыкновенный магазинчик спрятался во вполне обычной подворотне. В таких, обычно, продается минимум продуктов и есть возможность выпить стопарь сильно левой водки под минимум закуски. И носят они громкие названия «Семирамида», «Эдем», «Элита» или вообще «VIP».
- Интересно, этот как называется? «Гипермаркет» или «Праздник вкуса»? – попытался угадать Петрович и отправился читать табличку на дверях.
Оказалось, магазинчик имеет к продуктам такое же отношение, как Джордж Буш к поэзии Вийона.
«Попугаи со всего мира. Секонд-хэнд. Говорящие, мать их!» - интриговала и зазывала табличка на дверях, из-за которых слышался разноголосый гомон.
Петрович толкнул дверь и вошел в магазин.
- Где шлялся, скотина! Добро пожаловать! Дверь закрой! Кто там ходит? Вау! – в разнобой понеслось из клеток, которыми был заставлен магазин – Велком! Бон суар! Пришел – присаживайся!
Петрович малость оглох и подрастерялся от такого приема.
- Есть кто живой? – спросил он.
- Дуррак! – ответили три или четыре попугая хором.
- Я имею в виду – люди есть? – почему-то бросился оправдываться Петрович.
- Человек человеку – люпус ест! Что за люди, а?! Люююдиии! – заорали по клеткам.
- Цыц пернатые! Цыц! – донеслось из глубины магазина – Покупателя мне спугнете!
- И это демократия.. и это свобода слова – саркастически сказал большой попугай и витиевато заматерился.
- Простите, пожалуйста. – вышел к Петровичу продавец – Трещат без умолку, как увидят кого.
- Шумно у вас тут. – хихикнул Петрович – Болтунов куча.
- Здесь и у стен есть уши! Сядь и слушай! Тишина в зале заседания! – заорали из клеток.
- Щас каждому по платку на клетку! Ночь всем сделаю! – заорал продавец и стало тихо.
- О как. Боятся. – ободрительно сказал Петрович – Болтливые они у вас. Ловко как болтают.
- Есть люди – понимают. – сказали в одной из клеток.
- Секонд хэнд ведь. – пожал плечами продавец – Чего наслушались у предыдущих хозяев – то и болтают. Навроде диктофона. А так, конечно, тупые они.
- Врешь, контра! Дуррак! Хочешь печеньку?! – не согласились в клетках.
- Но совпадает же! – удивился Петрович – Как будто отвечают.
- Так много их тут. – ответил продавец – Кто-то да совпадет. Есть старые очень птицы. По нескольку хозяев сменили. У них знаете какой словарный запас? Не всякий человек так может. Но случаность это все равно.
- Забавные. – умилился Петрович – Вам тут не скучно, наверное.
- Эт точно. Иногда интересное рассказывают. Иногда на иностранном бубнят. – согласился продавец – Вот этот, например. Смотрите.
Он постучал по одной из клеток. Попугай в клетке закивал головой, расправил крылья и произнес:
- Йес, миста Кенеди! Айл килл ю тудэй! Йеес!
- Фига себе. – удивился Петрович – Это у кого ж он был-то?
- Хороший вопрос. Кто его знает-то?
- Так это они сколько живут-то? – засомневался Петрович.
- Говорят – недолго. Но я тут такое слышу... – задумчиво сказал продавец – Может и долго. Очень долго.
- Товагищи!! Октябьская гьеволюция свейшилась! – картаво закричал один из попугаев и перешел на нормальную речь –Как тебе, Надюш? Так сойдет? Или нужно сильней картавить для убедительности?
- Мама. – прошептал Петрович – Неужели...
- Не знаю. Честное слово, не знаю – признался продавец – Может в актерской семье жил. А может и за сто лет ему, в самом деле.
- Удивительно как. А представляете – может он действительно его видел? – так же шепотом продолжил Петрович.
- Да тогда тут и постарше есть. – хмыкнул продавец – Вот этого послушайте, например.
Он постучал по другой клетке.
- Алексашка! Меньшиков! Ноги выдерну! – хрипло ответил попугай – Будешь, подлец, у окна в Европу башкой в подоконник биться. Я тттебе покажу как государя минхерцом обзывать!
- Ого.. – впечатлился Петрович – Это ж сколько получается-то?
- Швед? – подозрительно спросил попугай – Пригрожу щас отсель!
- Никак нет, минхерц! – вытянулся в струнку Петрович.
- Что это с вами? – засмеялся продавец – Честь еще попке отдайте.
- А мало ли... Из уважения к возрасту. – смущенно отмахнулся Петрович – А вдруг вправду? А? Представляете чего он рассказать может?
- Ха! Эт ерунда еще. – раздухарился продавец – Сейчас...
Он метнулся в подсобку и вынес громадную клетку с не менее громадным белым попугаем.
- Сейчас, сейчас.. – засуетился он у клетки – Тут по прутикам стучать бесполезно...
Он достал камертон и стукнул им по клетке.
- Дзыынннь! – чисто отозвался камертон.
Попугай в клетке затанцевал на жердочке, раскрыл клюв и, хитро поглядывая на Петровича, с выражением и расстановкой произнес:
- Я тебе из ребра мужчину сделал, а ты у меня – яблоки тырить?! Вон из сада! Вон! Плодитесь и размножайтесь! Неблагодарные! Воон!
- Ох ёё! – ахнул Петрович – Бог говорит по-русски...
- А больше вас ничего не удивляет? – оторопел продавец.
- Ну это... Наоборот же вроде было... – дошло до Петровича.
- Так что – вранье это все. Вранье! Понимаете!!! – с надрывом сказал продавец – Фигня какая-то! Понятно вам?!
- Да, да. – успокаивающе согласился Петрович – Вранье, конечно. Не стоит так волноваться. Чего вы в самом деле?
- Так а мыслей сколько.. – пожаловался продавец – С ума ведь сойти можно. Можно ведь?
- Можно. – разрешил Петрович – А вот.. .А если допустить, что не вранье... Нет-нет. Я гипотетически – если не вранье, какой из них самый старый, а? По вашему мнению, а?
- Этот. – устало ткнул пальцем продавец в одну из клеток – Если правда – этот. Тогда этот наблюдал все развитие человечества. С человечеством ровесник. Если Библию отбросить и поверить Дарвину – этот.
- Во как.. – Петрович двинулся к клетке и постучал пальцами по клетке – Птичка! А птичка? Скажи чего-нибудь. А?
Попугай молчал.
- Вы не дадите мне свой камертон? – попросил Петрович.
- Бесполезно. Он не говорит. – отмахнулся продавец.
- А с чего вы решили тогда....
- А вы посмотрите как он щелкает клювом! – хихикнул продавец – По-моему, это очень по-человечески..
(С) frumich
- Интересно, этот как называется? «Гипермаркет» или «Праздник вкуса»? – попытался угадать Петрович и отправился читать табличку на дверях.
Оказалось, магазинчик имеет к продуктам такое же отношение, как Джордж Буш к поэзии Вийона.
«Попугаи со всего мира. Секонд-хэнд. Говорящие, мать их!» - интриговала и зазывала табличка на дверях, из-за которых слышался разноголосый гомон.
Петрович толкнул дверь и вошел в магазин.
- Где шлялся, скотина! Добро пожаловать! Дверь закрой! Кто там ходит? Вау! – в разнобой понеслось из клеток, которыми был заставлен магазин – Велком! Бон суар! Пришел – присаживайся!
Петрович малость оглох и подрастерялся от такого приема.
- Есть кто живой? – спросил он.
- Дуррак! – ответили три или четыре попугая хором.
- Я имею в виду – люди есть? – почему-то бросился оправдываться Петрович.
- Человек человеку – люпус ест! Что за люди, а?! Люююдиии! – заорали по клеткам.
- Цыц пернатые! Цыц! – донеслось из глубины магазина – Покупателя мне спугнете!
- И это демократия.. и это свобода слова – саркастически сказал большой попугай и витиевато заматерился.
- Простите, пожалуйста. – вышел к Петровичу продавец – Трещат без умолку, как увидят кого.
- Шумно у вас тут. – хихикнул Петрович – Болтунов куча.
- Здесь и у стен есть уши! Сядь и слушай! Тишина в зале заседания! – заорали из клеток.
- Щас каждому по платку на клетку! Ночь всем сделаю! – заорал продавец и стало тихо.
- О как. Боятся. – ободрительно сказал Петрович – Болтливые они у вас. Ловко как болтают.
- Есть люди – понимают. – сказали в одной из клеток.
- Секонд хэнд ведь. – пожал плечами продавец – Чего наслушались у предыдущих хозяев – то и болтают. Навроде диктофона. А так, конечно, тупые они.
- Врешь, контра! Дуррак! Хочешь печеньку?! – не согласились в клетках.
- Но совпадает же! – удивился Петрович – Как будто отвечают.
- Так много их тут. – ответил продавец – Кто-то да совпадет. Есть старые очень птицы. По нескольку хозяев сменили. У них знаете какой словарный запас? Не всякий человек так может. Но случаность это все равно.
- Забавные. – умилился Петрович – Вам тут не скучно, наверное.
- Эт точно. Иногда интересное рассказывают. Иногда на иностранном бубнят. – согласился продавец – Вот этот, например. Смотрите.
Он постучал по одной из клеток. Попугай в клетке закивал головой, расправил крылья и произнес:
- Йес, миста Кенеди! Айл килл ю тудэй! Йеес!
- Фига себе. – удивился Петрович – Это у кого ж он был-то?
- Хороший вопрос. Кто его знает-то?
- Так это они сколько живут-то? – засомневался Петрович.
- Говорят – недолго. Но я тут такое слышу... – задумчиво сказал продавец – Может и долго. Очень долго.
- Товагищи!! Октябьская гьеволюция свейшилась! – картаво закричал один из попугаев и перешел на нормальную речь –Как тебе, Надюш? Так сойдет? Или нужно сильней картавить для убедительности?
- Мама. – прошептал Петрович – Неужели...
- Не знаю. Честное слово, не знаю – признался продавец – Может в актерской семье жил. А может и за сто лет ему, в самом деле.
- Удивительно как. А представляете – может он действительно его видел? – так же шепотом продолжил Петрович.
- Да тогда тут и постарше есть. – хмыкнул продавец – Вот этого послушайте, например.
Он постучал по другой клетке.
- Алексашка! Меньшиков! Ноги выдерну! – хрипло ответил попугай – Будешь, подлец, у окна в Европу башкой в подоконник биться. Я тттебе покажу как государя минхерцом обзывать!
- Ого.. – впечатлился Петрович – Это ж сколько получается-то?
- Швед? – подозрительно спросил попугай – Пригрожу щас отсель!
- Никак нет, минхерц! – вытянулся в струнку Петрович.
- Что это с вами? – засмеялся продавец – Честь еще попке отдайте.
- А мало ли... Из уважения к возрасту. – смущенно отмахнулся Петрович – А вдруг вправду? А? Представляете чего он рассказать может?
- Ха! Эт ерунда еще. – раздухарился продавец – Сейчас...
Он метнулся в подсобку и вынес громадную клетку с не менее громадным белым попугаем.
- Сейчас, сейчас.. – засуетился он у клетки – Тут по прутикам стучать бесполезно...
Он достал камертон и стукнул им по клетке.
- Дзыынннь! – чисто отозвался камертон.
Попугай в клетке затанцевал на жердочке, раскрыл клюв и, хитро поглядывая на Петровича, с выражением и расстановкой произнес:
- Я тебе из ребра мужчину сделал, а ты у меня – яблоки тырить?! Вон из сада! Вон! Плодитесь и размножайтесь! Неблагодарные! Воон!
- Ох ёё! – ахнул Петрович – Бог говорит по-русски...
- А больше вас ничего не удивляет? – оторопел продавец.
- Ну это... Наоборот же вроде было... – дошло до Петровича.
- Так что – вранье это все. Вранье! Понимаете!!! – с надрывом сказал продавец – Фигня какая-то! Понятно вам?!
- Да, да. – успокаивающе согласился Петрович – Вранье, конечно. Не стоит так волноваться. Чего вы в самом деле?
- Так а мыслей сколько.. – пожаловался продавец – С ума ведь сойти можно. Можно ведь?
- Можно. – разрешил Петрович – А вот.. .А если допустить, что не вранье... Нет-нет. Я гипотетически – если не вранье, какой из них самый старый, а? По вашему мнению, а?
- Этот. – устало ткнул пальцем продавец в одну из клеток – Если правда – этот. Тогда этот наблюдал все развитие человечества. С человечеством ровесник. Если Библию отбросить и поверить Дарвину – этот.
- Во как.. – Петрович двинулся к клетке и постучал пальцами по клетке – Птичка! А птичка? Скажи чего-нибудь. А?
Попугай молчал.
- Вы не дадите мне свой камертон? – попросил Петрович.
- Бесполезно. Он не говорит. – отмахнулся продавец.
- А с чего вы решили тогда....
- А вы посмотрите как он щелкает клювом! – хихикнул продавец – По-моему, это очень по-человечески..
(С) frumich
Wednesday, August 15, 2007
Ушелец
Рассказ довольно длинный, но написан очень хорошо и интересно. Кто сможет, делитесь идеями по поводу финала.
- А нет у вас чего-нибудь посерьезней? Тысяч на пять-шесть...
Продавщица покачала головой, потом с усилием вытянула из середины высокой стопки одну из плоских коробок.
- Вот, только это. - И показала мне. На крышке коробки был изображен улыбающийся Леонардо Ди Каприо. - Три с половиной тысячи. Только вам это, наверное...
Она замолчала, скептически поджала губы и еще раз покачала головой.
- Да... - подтвердил я. - Мне бы лучше что-нибудь с природой. Море там, небо...
- Нет, - вздохнула она, укладывая коробку с Ди Каприо на вершину стопки. - Таких больших сейчас нет.
- Извините, - зачем-то сказал я и начал пятиться от прилавка.
- Вы попробуйте послезавтра подойти, - предложила она, провожая меня глазами. - У нас по понедельникам завоз. Может, на складе что-нибудь...
- Да, - пробормотал я - Может быть...
Я поправил шарф под плащом и двинулся в сторону автобусной остановки, лавируя между энергично спешащими прохожими и стараясь не ступить ногой в какую-нибудь лужу или в месиво грязного подтаявшего снега. Я уже надел левую перчатку и начал натягивать правую, когда ко мне обратился этот странный человек.
Он вынырнул откуда-то сбоку, скорее всего, из узкого прохода между палаткой, торгующей видеокассетами, и лотком с неестественно яркими на фоне окружающей серости свежеморожеными фруктами. Человек был небрит, непричесан, одет в какое-то грязное рванье. Кажется, от него пахло. И еще он был как бы... словом, нерусским.
"Ну вот, - подумал я, когда он тронул меня за рукав. - Сейчас попросит три рубля на метро... - и сам себя поправил: - Четыре..."
Однако обратился он ко мне с совсем другими словами.
- Ну, что вы можете мне предложить?
Я даже остановился от неожиданности.
- Я? Вам?
- Нэээ... - он замялся. - Это вы спросить должны. Были... - и снова зачем-то потеребил рукав моего плаща.
Я промолчал.
Он беспомощно заглянул мне в глаза.
- Вы же... Я видел... - он махнул рукой куда-то мне за спину. - Вы интересовались!
Да, от него определенно пахло. Я сделал шаг в направлении остановки.
- Нэээ... - раздраженно произнес он и решительно загородил мне дорогу. - Погодите, сейчас... - На его немытом лице вдруг проступил свет озарения. Или это только отсвет далеких фар?.. - Вот!
И прежде чем я успел что-либо предпринять, он рванул с плеча какой-то неопрятного вида мешок и широко раскрыл его передо мной, как бы приглашая меня то ли ознакомиться с его содержимым, то ли просто запрыгнуть внутрь.
- Что там? - подозрительно спросил я.
- Как? - удивился он. - Вот же...
Он засунул руку по локоть в мешок и добыл оттуда какую-то огромную прямоугольную коробку. Примечательно, что после извлечения коробки он совершенно потерял интерес к самому мешку, хотя в нем явно что-то еще оставалось. Этот странный человек просто поставил мешок в лужу, а коробку, старательно протерев рукавом, протянул мне.
- Что там? - повторил я свой вопрос, вовсе не собираясь дотрагиваться до подозрительного предмета. "Мало ли..." - аргументировал я про себя.
- Игра! - радостно сказал человек. - Голова... Нэээ... ломка! Вы любите. Вы спрашивали...
- Игра? - переспросил я. - Вы имеете в виду, пазл?
- Да, - он несколько раз энергично кивнул головой. - Пааз... Паа... Нэээ... Вам нравится! Будет...
- Вы уверены? - не скрывая сомнения, произнес я, однако, не сдержался и потянул коробку из его нечистых, с обкусанными ногтями, пальцев.
Коробка оказалась неожиданно тяжелой, мне пришлось придержать ее второй рукой, чтобы не уронить на землю. Она была абсолютно черной, не считая нескольких царапин и потертостей на углах. Крышка в одном месте была надорвана, к коробке она крепилась двумя обрезками черной изоленты. На крышке тоже ничего не было, только чернота.
- Черный квадрат Малевича? - сыронизировал я. - Всегда мечтал... Десять тысяч кусочков?
- Да, да! - обрадовался незнакомец и еще немного покивал. - Кусочки... Много кусочков... Это... - он постучал пальцем по крышке коробки. - Изнанка. Рубашка. Нэээ... Другая сторона! Оборот...
Я приподнял коробку над головой и взглянул на нее нижнюю сторону. Здесь тоже не было никакого рисунка.
- Не так... - он вновь, должно быть, от беспомощности, подергал мой рукав. - Рисунок потом... Картина... Сначала - собрать. Вот так... - он изобразил пальцами что-то невразумительное. - Собрать черное, оборотом вверх. Потом перевернуть. Потом смотреть. Нравиться...
- Собирать обратной стороной кверху? - догадался я. - И без чертежа?
Он закивал с выражением явного облегчения на лице.
- И что же там изображено? - я попытался поддеть крышку коробки в том месте, где уже был надрыв.
- Нет! - он испуганно схватил меня за руку. - Не смотреть! Надо... Кто-то другой. Перевернет, пусть. Потом собрать. Перевернуть. Потом смотреть. Можно...
Я несколько опешил, настолько правдоподобным казалось выражение испуга в его глазах.
- Ну ладно, - с сомнением протянул я. - И сколько вы хотите получить за это чудо?
- Мало, - с готовностью ответил он. - Сколько есть... Не жалко...
С трудом удерживая коробку одной рукой, я, не глядя, вытащил из кармана брюк какую-то купюру. Как оказалось, полтинник.
- Вот, - я протянул ее незнакомцу. - Хватит?
- Спасибо, - он резким движением схватил купюру и смял в кулаке.
Кажется, я по обыкновению сильно переплатил.
- До... Нэээ... Свидания.
Он развернулся и быстрым шагом направился прочь, нырнув в лабиринт из торговых рядов, палаток и лотков. Уже через полминуты я потерял его из виду.
Как напоминание о нем, остался только серый бесформенный мешок. Он по-прежнему валялся на асфальте, прямо посреди лужи, и редкие прохожие обходили его стороной.
Из задумчивости меня вывело появление автобуса. Он подкатил к остановке, обдав приливной волной из прибордюрной лужи тесную толпу ожидающих граждан. Толпа запоздало отшатнулась и, как только начали открываться двери в салон, устремилась вперед. Наступил отлив.
Стоять, держась за поручень одной рукой и зажимая под мышкой большую тяжелую коробку, было неудобно. Когда автобус подпрыгивал на кочках, становилось слышно, как внутри коробки что-то пересыпается с негромким, сухим стуком.
Чувствовал я себя - да и выглядел, наверное, - довольно нелепо.
по-прежнему 0.
На звук открываемого замка из кухни принеслась Танюшка, закружилась, обвилась вокруг, отклонилась, подставляя щеку.
- Погоди, дай я хоть ботинки...
Послушно отступила. Заметила прислоненную к стене черную коробку.
- Ой, а это у тебя что? - я не успел ответить, я сосредоточенно пытался развязать мокрый шнурок. - А я тебе суп на завтра приготовила. Я молодец?
- Как суп? - Я замер, держа в руке первый отмотанный виток шарфа. Осталось еще два. - А сама?
- Ну, я же тебе уже говорила, - ее голос стал вкрадчивее. Танюшка опустила глаза, отобрала у меня конец шарфа, принялась помогать разматывать. - Я сегодня еду ночевать к Лене. Ей сейчас нельзя оставаться одной. Ты же знаешь, как она переживает свой разрыв с мужем...
- Ах, конечно! Прости, я немного... Знаешь... - я не знал, как избавиться от охватившей меня неловкости. - Могу я обратиться к тебе с одной необычной просьбой.
- А она будет очень необычная? - ее глаза озорно блеснули.
- Весьма, - уверенно пообещал я. - Спорю, ты удивишься.
- Ну, обратись...
Цель была достигнута. Танюшка заинтриговалась и так, заинтригованной, проходила все следующие двадцать минут, пока я осуществлял подготовку плацдарма.
увы, но снова 0.
- Ну, открыла?
Танюшка не ответила.
- Я спрашиваю, открыла?
- Ой! Извини, я кивнула. Да, открыла.
- Ну! И что ты там видишь? - должно быть, мой голос звучал слишком возбужденно.
Интересно, что она ответит? Что там, внутри коробки? Стопка старых журналов? Четыре килограмма макарон? Тысяча обломанных зубочисток? Хм-м... Звучит, как ругательство...
Ну не молчи же!
- А сам ты точно не можешь посмотреть?
Я с трудом удержался от ненужных восклицаний и спокойно ответил:
- Точно. Ну!
- Тут кусочки головоломки. Обыкновенные кусочки, с одной стороны - радикально-черный цвет, а с другой... тут нарисовано...
- Не говори! - перебил я. - Я сам все увижу. Потом... Пока, пожалуйста, достань из коробки все кусочки и разложи их на столе. Видишь, я там расчистил... Только смотри, раскладывай обязательно черной стороной вверх.
- Все? - Танюшка неумело присвистнула. - Ты хоть знаешь, сколько тут этих кусочков?
- Приблизительно...
Пока Танюшка раскладывала кусочки пазла так, как я попросил, я, не отрываясь, смотрел в окно. За окном было так темно, что казалось пусто. "Как же она сейчас поедет?" - с тревогой подумал я. Вслух, однако, ничего не сказал. Не хотел отвлекать...
- И это вся твоя просьба? - спросила она, когда закончила.
- Да, спасибо, - поблагодарил я и отвернулся от окна.
Вся поверхность моего письменного стола была покрыта несколькими слоями маленьких картонных кусочков черного цвета. Кусочки казались неразличимыми, однако, каждый из них имел свою собственную, уникальную форму. Они напоминали опавшие листья таинственного черного дерева.
- Ладно, тогда я поехала, - сказала Танюшка. - На ночь не забудь, убери кастрюлю в холодильник.
Кажется, она выглядела немного разочарованной. Честно говоря, я не придал этому особого значения.
И только запоздало заметил, что отвечаю на ее "Пока" уже после того, как щелкнул язычок дверного замка.
Зато я почти сразу нашел угловой элемент! Совершенно непонятно, какой именно - левый верхний или, наоборот, правый нижний, но это уже не важно. Важно, что теперь мне есть, с чего начинать...
вы не поверите, 0!
Самое забавное - то, что я нечаянно угадал. Ткнул пальцем в небо и открыл новую планету. Кусочков действительно оказалось ровно десять тысяч!
Чтобы понять это, мне понадобилось приблизительно два часа.
Тольке не думайте, что я просто сидел и тупо пересчитывал элементы пазла! Это было бы бессмысленной тратой времени.
Я их сортировал!
Конечно, будь они цветными, от сортировки было бы больше проку. Я мог бы разложить их на несколько групп по цветам: отдельно море, отдельно небо, отдельно скала и уж совсем отдельно - средневековый замок на скале. Каюсь, замок я бы собрал сразу. Это так легко, что просто невозможно удержаться! Куда сложнее обстоят дела с монотоном - попробуйте отличить один уголочек неба от другого. Иногда, правда, получается, по тональности, по едва различимым оттенкам голубого, но чаще всего - обычным перебором.
Сейчас мне предстояло решать задачку посложнее. Ведь у черного цвета нет оттенков.
Однако, некоторую минимальную сортировку, которая хотя бы на немного облегчит мне дальнейшую работу, я провел. А именно - отобрал все кусочки, у которых хотя бы одна сторона абсолютно ровная, без рельефных выпуклостей и вогнутостей. Я называю их "сторонними". Их оказалось четыреста, для их складирования я приспособил крышку от черной коробки.
Четыре из этих четырехсот "сторонних" кусочков имели по две ровные стороны. Они были призваны стать краеугольными камнями в моем строительстве.
На стене в моей спальне вот уже третий год висит ковер. На нем изображен олененок, понуро бредущий сквозь чащу осеннего леса, но это к делу не относится. Существенно, что ковер этот квадратный, почти без ворса и имеет размер два с половиной на два с половиной метра. Именно такую площадь, по моим подсчетам, должна покрывать головоломка в собранном виде.
Я снял ковер со стены и постелил на пол. Так было удобнее. Он как бы задавал границы будущего шедевра.
Я выбрал один из "угловых" элементов и положил его на уголок ковра. Начало было положено.
1, наконец-то!
Через сорок минут к первому кусочку присоединился второй, один из "сторонних". Еще через двадцать - третий. Давно не востребованные навыки постепенно возвращались.
Потом зазвонил телефон. Скрепя сердце, я оторвался от ковра и бросил взгляд на часы. Час ночи. "Кому понадобилось звонить в такое время?" - с неудовольствием подумал я.
Понадобилось, как оказалось, Танюшке.
Она спросила:
- Мужа, это не ты, случайно, несколько минут назад звонил по Лениному телефону?
- Н-несколько минут? - я медленно постигал суть вопроса.
- Ну да. Или чуть раньше...
Я наконец-то понял, о чем меня спрашивают, усмехнулся своей заторможенности и ответил:
- Нет, не я. Если не ошибаюсь, я никогда в глаза не видел ее номера
- Вот и не звони, - заявила Танюшка и пояснила: - Понимаешь, тут такое дело... Какие-то неполадки на линии. Сама Лена может нормально звонить кому угодно по любому номеру, а вот когда кто-нибудь пытается дозвониться к ней, звонки почему-то все время идут в соседнюю квартиру. Соседи уже приходили один раз. Ругались - слышал бы ты как!
- Не волнуйся. Я не собираюсь беспокоить Лениных соседей, - пообещал я и не удержался от сарказма: - Особенно в такое время!
Она спросила, как я тут вообще.
Я ответил: спасибо, нормально и посоветовал ей беречь себя.
Прежде чем раздались короткие гудки, я услышал, как по ту сторону телефонной трубки громко играет какая-то ритмичная музыка. Я усмехнулся. Непохоже, что девочки дружно скорбят по ушедшему Лениному мужу. Это правильно, пусть немного развеются, повеселятся. В конце концов, для чего мы приходим в этот мир, если не для маленьких радостей?
А уже через пятнадцать минут я держал в руках еще два состыкованных кусочка головоломки. Удача, определенно, сопутствовала мне!
93.
Спустя некоторое время надрывно задребезжал будильник. Я швырнул в него тапком.
Адская машинка, я постоянно забываю отключать его, несмотря на то, что завтра... пардон, сегодня - воскресенье.
Многие любят повторять банальность о том, что все болезни - от нервов. Мало кто догадывается, что все проблемы с нервами - от звонков. Звонки телефонные, дверные, звонки будильника, трель пейджера, зуммер микроволновой печи, сигналы точного времени по радио - все они острой иглой вонзаются в наш мозг, грубо вырывают нас из сна или задумчивости, заставляют вздрагивать, отрывают от любимого дела.
Ну вот, а сейчас еще раздастся звонок в прихожей и появится Таня! В тех редких случаях, когда не ночует дома, она любит возвращаться на первом поезде метро. И что мне ответить, когда она спросит, почему я до сих пор не ложился? Как объяснить?..
Однако Таня появилась еще очень не скоро. Это было хорошо. Я уже заканчивал нижний ряд.
А оперировать тремястами кусочками, что ни говори, значительно легче!
347.
Я зачерпывал кусочки обеими руками, внимательно разглядывал и, аккуратно потряхивая, чтобы, не дай бог, ни один из них не перевернулся черным вниз, просеивал сквозь пальцы.
Как песчинки, сказал бы прозаик.
Как неуловимые секунды, парировал бы поэт.
Не спорю, все это несколько... да что там! - просто глупо - так послушно следовать рекомендациям странного продавца, но мне отчего-то нравилась эта глупость. Она вносила в мою работу элемент необычности, превращала однообразный, рутинный, по сути, труд в увлекательное занятие сродни загадочному магическому ритуалу.
Телефон снова зазвонил.
Я посмотрел на часы, но они были слишком далеко и я не смог ничего разглядеть. Тогда я встал и, прихрамывая на левую, отсиженную ногу, подошел к стене, на которой они висели. Впрочем, сейчас они скорее стояли.
Странно, я же, кажется, только утром их заводил. Или это было вчера?..
И снова меня беспокоила Таня.
Она сказала, что с Леной вчера случилась чуть ли не истерика, ее с таким трудом удалось успокоить, одной валерьянки ушло... Вот, а теперь она перестала, наконец, рыдать, зато впала в такую глубокую депрессию... В общем, если это необходимо, то Таня, разумеется, немедленно приедет, но лучше бы ей и сегодня остаться у Лены. И прямо от нее пойти завтра на работу... Ох, если б я только мог видеть...
Я сказал, что ничего страшного, оставайся.
Она спросила, уверен ли я, что смогу без нее обойтись.
Я пошутил, что да, обходился же как-то первые тридцать лет жизни.
Она сказала, что я чукча и поцеловала меня в носик.
Я сказал ей: "Конец связи", подразумевая под этим исключительно окончание телефонного разговора. И не заметил, как оказался в спальне.
Спустя буквально... чуть-чуть времени, я закончил укладку всех четырехсот "сторонних" кусочков. Периметр был готов. Олененок, загнанный в пределы узорчатой черной рамки, подмигнул мне. Я подумал, что ему, надеюсь, не долго уже осталось подмигивать.
Первый этап работы остался позади. Правда, он был самым легким, но это меня не смущало.
На радостях я решил позволить себе бокал шампанского. Если память мне не изменяла, в баре должно было остаться почти полбутылки полусладкого, еще с Таниного дня рождения. Мы с ней так мало пьем...
Я достал из-под стекла высокий фужер, прошел в гостиную, но шампанского так и не отыскал. Если честно, мне не удалось обнаружить там и сам бар, вместо него я постоянно натыкался на какие-то отделения с зимней одеждой, фарфоровой посудой и постельным бельем.
Просто я немного переутомился.
Я отправился в спальню, по пути успев признаться себе, что это даже хорошо, что нет шампанского, алкоголь - лекарство для слабых, мне же завтра - если оно еще не наступило - понадобится ясная голова.
Спать почему-то не хотелось. Хотелось просто лечь на спину и полежать с закрытыми глазами хотя бы полчасика. Хотя бы...
Я упал на ковер, в центр будущего черного квадрата, опустил голову на вздрогнувшее плечо олененка и отогнал прочь неуместную ассоциацию с черной траурной рамкой, окаймляющей фотографии умерших.
400.
Работа спорилась!
Мои ладони проносились над ковром, словно тучи, гонимые стремительным холодным ветром, - над осенним полем. И так же, как тучи, оставляли за собой стелющийся шлейф из снежинок. Мои снежинки тоже были, в большинстве своем, шестиконечными, только черными, и ложились они на удивление ровным слоем.
Стоило мне взять в руки очередной кусочек головоломки и хоть мельком взглянуть на него - как мгновенно невесть откуда на меня снисходило понимание: он должен лежать здесь! Это было странно. Как будто на каждом кусочке был нарисован элемент некоего рисунка, а я определял местоположение этого кусочка, согласуясь с его уменьшенной копией. Но ведь не было на самом деле ни рисунка, ни его элементов! Только чернота, успевшая на данный момент покрыть едва ли не треть осеннего желто-коричневого пейзажа.
Только чернота и мои пальцы, быстрые, не знающие сомнений.
А потом я понял, что так не бывает.
И проснулся.
И, как ни странно, не испытал даже тени разочарования.
Легкие победы, бесспорно, доставляют удовольствие, вот только приносят ли они удовлетворение?
Я преисполнился решимости и открыл глаза. В глазах моментально потемнело. Реальность больше не была серой, она окрасилась в другой цвет. Более радикальный...
Им не хватило поверхности стола, они лежали повсюду: на подоконнике, на прикроватных тумбочках, просто на полу. В реальности они мало напоминали снежинки, скорее походили на уродливых черных амеб, о шести ложноножках каждая. Точнее, почти каждая, поскольку иногда попадались и более отвратительные экземпляры.
Как известно, амебы размножаются делением. Наверное, именно по этой причине они так упорно не желали спариваться.
У меня затекла шея, прежде чем первый из девяноста шести сотен "внутренних" кусочков уверенно встал на свое место.
414.
Черное сливается с черным, амебы переплетаются ложноножками, кусочек цепляется за кусочек. Но не как утопающий за соломинку, а так, нехотя, как будто делая кому-то одолжение...
Можно включить настенные светильники, чтобы работалось легче. Можно поставить какую-нибудь фоновую музыку, чтобы работалось лучше. Но и на то, и на другое жалко тратить время. Все равно за окном скоро снова станет светлее, и необходимость в дополнительном освещении отпадет сама собой, а любая музыка, даже любимая, рано или поздно надоест. Поэтому не стоит отвлекаться на мелочи... вроде телефонных звонков.
Телефон прозвонил пятнадцать раз и замолчал. Я укладывал как раз пятнадцатый "внутренний" кусочек и потому решил, что такое совпадение достойно быть отмеченным. Если он зазвонит еще раз, я сниму трубку. Настойчивость заслуживает поощрения.
Телефон зазвонил, как мне показалось, почти сразу же, но, видимо, именно показалось, так как к этому моменту кусочков в ряду стало уже двадцать два. Тем не менее, я снял трубку.
В трубке раздался приятный, приправленный легким украинским акцентом голос нашей фирменной секретарши. Наташа спросила, почему я не на работе. Я в свою очередь поинтересовался, нет ли у нее каких-либо собственных версий ответа на этот вопрос. Слегка растерявшись, Наташа выдвинула предположение, что я, ну, заболел, наверное. Я ответствовал, что весьма вероятно и даже скорее всего. Она сдержанно хихикнула в трубку, я дал отбой.
Черное к черному, амеба к амебе, кусочек к кусочку...
Немного рябит в глазах. Они кажутся непривычно сухими, если не сказать - пересохшими, как будто я слишком долго смотрел в лицо ветру. Все чаще приходится моргать, чтобы сфокусировать взгляд. Ощутимо дрожат кончики пальцев. Пока еще слабо, не сильнее, чем, если бы я, например, несколько часов кряду тасовал колоду скользких, потрепанных карт. Я задумываюсь, скоро ли на пальцах появятся первые мозоли, я улыбаюсь своей мысли и именно в этот момент начинаю осознавать, как давно и нестерпимо болит голова. Но я же терплю. И даже знаю, ради чего.
Все эти неприятные ощущения, на самом деле, - вполне приемлемая цена за то чувство восторга, которое поднимается со дна души всякий раз, когда я подбираю с пола очередной кусочек и, еще не успев повернуть его должным образом и приложить к уже собранной части головоломки, понимаю, что он вовсе не очередной. Он - "тот самый"!
Кусочек укладывается в ряд послушно и четко, словно патрон в обойму, и это сравнение кажется настолько верным, что я невольно напрягаю слух, надеясь услышать характерный щелчок в момент, когда он становится на свое место. Но черный картон безмолвствует, и тогда, измученный тщетным ожиданием, я сам негромко произношу триумфальное "Щ-щ-щелк!"
Щелк! Щелк! Щелк!
Черное, амеба, кусочек... Черное, амеба, кусочек...
А когда раздается последний щелчок, я беру следующую обойму.
522.
Откуда-то появилась Татьяна. Я даже не заметил, когда она пришла. Татьяна спросила, почему я ей так долго не открывал. Ведь она только бог знает чего не успела подумать, пока искала ключи в сумочке...
Я подумал, что "долго не открывал" - неудачная смысловая конструкция. Нельзя говорить об отсутствии действия, как о чем-то, протяженном во времени. Особенно, если действие осталось несовершенным. А потом вспомнил, что не так давно кто-то действительно настойчиво звонил в дверь, но это было настолько не вовремя, что я был почти уверен - звонят не мне.
Я не успел ответить, Татьяна куда-то исчезла. Потом вернулась, встала рядом, не говоря ни слова. Но тень от ее головы падала прямо на мои кусочки, и это сильно раздражало, и тогда я спросил, что ее беспокоит. Только честно, я же вижу...
Татьяна спросила кротким голоском, как мне понравился приготовленный ею суп.
Я не почувствовал подвоха и ответил, что суп был великолепен и вообще мне всегда нравилась... нравилось то, как она... эээ...
- Ты даже не притронулся к нему! - возмущенно воскликнула она.
Я ответил, что в ее словах, безусловно, есть доля истины, и я вполне допускаю, что эта доля весьма велика, но... когда ее нет рядом, мне просто кусок не идет в горло, ты же знаешь. Зато теперь... я обязательно попробую ее замечательный суп, прямо сейчас, вот только...
Вымороженным голосом Татьяна заявила, что как раз теперь - вряд ли...
Я осмелился возразить, ну, зачем же так категори... зировать!
Она ответила: а затем, что я только что вылила всю кастрюлю.
И ее завершающее "В унитаз!" прозвучало веско и хлестко, как последний довод обвинителя, не оставляющий мне ни единого шанса на оправдание.
- Извини, - зачем-то сказал я.
Потом она опустилась передо мной на колени, едва не смешав в кучу ту часть кусочков, которые я уже проверил на совместимость, с той, которую пока не успел, заставила меня посмотреть ей в глаза и спросила:
- Мужа, с тобой все в порядке?
Дальнейшее я припоминаю смутно. То ли я ответил ей что-то не то, то ли не ответил вовсе, только Татьяна вдруг заплакала и снова куда-то исчезла, а мне удалось почти подряд найти еще четыре кусочка.
Четыре подряд идущих кусочка лежали вместе - это вовсе не так удивительно, как могло бы показаться. Скорее всего, этот пазл кто-то уже собирал раньше, до меня. А после - разобрал, но не очень старательно перемешал кусочки.
Это предположение объясняло бы многое.
1000.
Магия творения. Магия ритуала. Магия круглых чисел. Когда они переплетаются, безумно хочется курить...
Я взобрался на табуретку. Слегка покачивало, как после недолгой, перенесенной на ногах болезни. На всякий случай я ухватился рукой за раскрытую дверцу антресоли.
Здесь скопилось все самое старое, пыльное и бесполезное, что было в квартире, в основном - вещи, оставшиеся после мамы. Как ни обманывай себя, обещая отдать все это богатство в армию спасения или вывезти на дачу, которая - ну... будет же у меня когда-нибудь дача!.. - хлам все равно останется хламом, его никак нельзя будет использовать, он никогда не пригодится. Но выбросить, почему-то жалко.
Это как старые письма, которые ты никогда не перечтешь, но рука не поднимается спустить их в мусоропровод. И вот они копятся в пыльных ящиках секретеров, собираются в стопки, перевязываются тесемочками... А потом сжигаются. Такая смерть кажется тебе более... милосердной.
Впрочем, чего это я? Не так уж много тут этого хлама. По крайней мере, когда я открыл дверцу, мне ничего не свалилось на голову, как это неоднократно случалось раньше.
Я запустил руку в пыльный сугроб из замши, фетра и фланели и, покопавшись в нем, нащупал распечатанную пачку сигарет. "Жетан", черная этикеточка. Сейчас таких уже не выпускают.
По слухам, запах крепкого табака отпугивает моль. За моль ответить не могу, но... меня он сейчас притягивал.
Подумалось: "Интересно, не выдохся ли газ в зажигалке за те почти два года, что я не курил?" Как выяснилось, нет. Не до конца.
Я сделал затяжку и закашлялся. Затем повторил, но на этот раз заставил себя пропустить дым в легкие.
Нас с детства учили, что курить вредно. Нас пугали онкологией и показывали легкие препарированного курильщика. Не знаю, может быть, это действительно жутко вредно для здоровья - черные легкие... Зато как красиво!
Табачный дым с непривычки немного драл горло, но я не остановился, пока не докурил сигарету до фильтра. Потому что я заслужил это сладкое, расставив по своим местам первую тысячу.
Десять процентов, много ли это? Как посмотреть... Кто знает, начиная с какого момента наступает диалектика?
Нагнувшись за табуреткой, я сначала подумал, что у меня просто потемнело в глазах. Так бывает иногда, когда сделаешь какое-нибудь резкое движение. Однако, заставив непослушные, слезящиеся глаза смотреть пристально, я обнаружил, что небольшой прямоугольный кусок линолеума прямо под табуреткой действительно выделяется своим цветом. Он выглядел значительно темнее, если не сказать - чернее, чем вся остальная поверхность пола. И лишь тогда я, наконец, обратил внимание на то, что громоздкий и необычайно тяжелый дубовый комод, который всегда стоял на этом месте и благодаря которому и без того труднодоступная антресоль становилась недосягаемой, в настоящее время отсутствовал.
Татьяна. Это ее проделки...
По пути в спальню я ненадолго притормозил у входной двери. Всего на пару секунд, я только повернул до упора оба замка и надежно прикрутил задвижку.
Поймите, мне не жалко комода, черт бы с ним! Без него стало только лучше, уменьшился риск заработать синяк на бедре, когда ночью, не включая света, сомнамбулируешь в сторону ванной комнаты. Просто... я не люблю, когда мой дом превращается в проходной двор. Не люблю, когда мешают.
1823.
И снова звонок, который я совсем уж было решил проигнорировать, но в последний момент передумал. Мне пришла в голову мысль, что это может быть Татьяна, перед которой мне срочно следовало извиниться. Хотя я и не помнил, за что. Может быть, я ее чем-то обидел или просто расстроил. Может быть, наоборот, она обидела меня. Даже скорее всего - она меня, но это, если разобраться, одно и то же. Просто в последнем случае мне придется просить прощения гораздо дольше. Что ж...
Но еще до того, как поднес трубку к виску, я узнал голос секретарши. На сей раз она заранее выбрала тон разговора, казалось, что каждое ее слово буквально сочится сочувствием.
- Ну, а как вы себя теперь чувствуете? - первым делом пролепетала она.
Позвонить дважды за одно утро, чтобы осведомиться о моем самочувствии, согласитесь, это уже несколько слишком! Даже принимая во внимание ее обычную рассеянность.
Я, кажется, сильно разозлился и начал выкрикивать в трубку что-то злое, неуместное про умственные способности секретарши, про ту неуемную заботливость, которая порой обуревает одиноких женщин ее возраста, и закончил тираду унизительно-безличным "понаехало вас", а потом спросил, как часто она собирается отвлекать меня своими звонками?
- Часто?! - изумленно произнесла она на вдохе. И возмущенно выдохнула:
- Да я последний раз вам звонила еще...
Я бросил трубку.
Ненавижу хамство! И очень болезненно переживаю любой конфликт, даже самый незначительный. Крошечный инцидентик в общественном транспорте, в магазине, в кабинете шефа - и все, до конца дня мне обеспечено отвратительное настроение. Все валится из рук, мозг утрачивает способность свободно мыслить и может только раз за разом восстанавливать в памяти ненужное, рассматривать его с разных сторон, перебирать... Такие дни лучше вообще перелистывать, выпускать из жизни, все равно ничего хорошего...
Вот, смотрите, что я говорил! Чуть не пропустил нужный кусочек!
И так всегда. Стоит только услышать последовательность слов: "да", "кто", "ты", "вообще", "тут", "такой", "чтобы", как сразу же... Сразу... Же... Ага, вот так, перевернем... А теперь... Нет, не получается, даже если слегка надавить. Так о чем я только что говорил?..
Я лег животом на пол, так удобнее. Все под рукой и голова почти не кружится.
3138.
Иногда мне кажется, что его глаза гладят на меня с укором. За что?..
Это похоже на замедленную обратную перемотку видеокассеты, если такая бывает. Я не отгадываю головоломку, я загадываю ее. Я беру готовую картину и скрупулезно покрываю ее черными кусочками. Их тысячи, сказал бы прагматик. Их тьмы, откликнулся бы лирик. У монголов за "тьмой" следовала только "тьма тем", потом наступало "много".
Ты уже не заметишь этого "много", тебе просто станет темно. Но это будет еще не скоро, увы...
Я не помню, когда впервые заговорил с ним. Это вышло как-то само собой. Он выглядел таким слабеньким и беззащитным, он так смешно поежился, когда верхний ряд черных кирпичиков коснулся его копытца... Как будто ему стало холодно там, за этим черным. Холодно или страшно... Я не удержался и принялся что-то тихонько нашептывать в его ушко, что-то успокаивающее, лишенное всякого смысла, бессвязное. Однако, как мне показалось, в его взгляде вспыхнул на миг огонек благодарности.
С тех пор мы часто разговаривали с ним и даже немного подружились.
Но этот непроницаемый забор, разделяющий нас - он рос непрерывно, хотя и незаметно для глаз, и все больше и больше мешал нашей дружбе.
Мне было обидно до слез, но олешка не понимал меня. В его красивую маленькую головку не укладывалось то упорство, с каким я собственноручно возводил между нами эту черную преграду. Сначала она покрыла его копытца, напрочь заглушив шелест осенней листвы, затем достигла колен, полностью обездвижив, теперь упрятала олененка почти по грудь. А он смотрел на меня, не моргая, смотрел так, словно этот несчастный заборчик - единственное, что не позволяет ему сделать последний шаг в мою сторону, решительный прыжок из плоскости изображения сюда, в мой мир.
Глупенький, ну какой же ты глупенький!
Неужели ты думаешь, что здесь лучше? Здесь хуже, стократ хуже, настолько, что сам я, не медля ни секунды, ушел бы отсюда куда-нибудь-угодно, если б только знал, если б только было, куда... Пойми, маленький, во всем этом мире, во всех этих мирах, если собрать их в кучу, а затем отбросить все лишнее, ненужное, останемся только мы с тобой. Только ты и я.
Ты уж поверь мне, пожалуйста, загляни мне в душу, если не веришь так, видишь, я стою перед тобой на коленях, неужели я могу соврать даже сейчас?
Меня ведь тоже когда-то звали "олешкой"...
5000, счет продолжается!
Откуда взялось это самоуверенное "счет продолжается"? Может быть, так говорил какой-то спортивный комментатор в те времена, когда я еще смотрел телевизор? Я так и не смог вспомнить.
Но это нисколько не омрачало охватившей меня радости.
Поздравьте меня, я преодолел ровно половину пути! Говорят, что половина не может быть большей или меньшей, она бывает только первой или второй, но в любом случае равной. Врут. Половина, оставшаяся позади, была самой сложной. Дальше будет... Дальше...
Капля медленно стекла по запястью. Что это, дождь?
Я осторожно перекатился на спину и подложил руки под голову. Глаза закрылись сами, словно под воздействием силы тяжести, но и на внутреннюю поверхность век кто-то настойчиво продолжил проецировать научно-популярный фильм из жизни простейших. Черные амебы алчно спаривались, перетекали друг в друга. Они отрастили себе жгутики и могли теперь разговаривать на своем странном односложном языке.
- Там? - спрашивали одинокие одноклеточные, подплывая к рою.
- Тут, - хором отвечали организованные.
- Вай? - кокетливо интересовались первые и трепетали от любопытства.
- Так... - неопределенно разводили жгутиками вторые, и вдруг налетали, наваливались всем роем: - Ап!
- Эй! - возмущенно вскрикивало пойманное одноклеточное, но тут же замолкало, пристыженное, замечая, что уже перестало быть одноклеточным. А потом повторяло тысячью распахнутых ротовых отверстий, дружно, призывно:
- Эй! Эй! Эй!
Я надавил на глаза пальцами, стало просто темно...
Пятьдесят процентов. Пятьдесят на пятьдесят. Пока ничья. Но дайте мне хотя бы несколько минут - и я поведу а счете!
Как только неприятное клокотание в горле прекратилось, я вытер кровь с лица наволочкой и снова перевернулся на живот.
Счет продолжается!
5766.
Я разбил будильник. Он с грохотом врезался в стену, обдал обои россыпью стеклянных брызг и, искореженный, безжизненно рухнул на пол, вывалив наружу все свои хромированные внутренности. Но отвратительный скулеж не прекратился.
Тогда я подобрался к телефону и сдернул его с тумбочки за тонкий черный шнур. При этом телефонная трубка отделилась от аппарата, подкатилась прямо к моей руке и в последний раз негромко всхлипнула, будто просясь в ладонь. Я поднял ее. Я так давно ни с кем не разговаривал...
Из крошечного динамика вырвался голос шефа, привычно громкий и грубый, ударил болью в затылок, заполнил собой всю комнату.
Шеф - его имя-отчество куда-то улетучились из памяти - в обычной своей манере поинтересовался, что я там вообще себе думаю.
Тщательно подбирая слова, я прошелестел пересохшими губами, что в данный момент я думаю исключительно о том, как много все-таки уродов сконцентрировано в моей эпсилон-окрестности и как, к сожалению, мало значение этого эпсилон.
- Тебя не слышно! - прогудела трубка. - Что ты говоришь? Тебя совсем не слышно!
Я напряг связки и повторил свое высказывание почти дословно, добавив в конце только сакраментальное: "всегда мечтал это сказать", внезапно перешедшее в кашель
Шеф притихшим от удивления голосом признался, что не понял.
Я ответил, что и не надеялся, с силой опустил трубку мимо телефона и самодовольно подмигнул олененку.
И тут же пожалел об этом.
Олешка уже не мог мне ответить. Не так давно я заложил его глаза.
6947.
Как только проходил озноб, и эхо от дробного постукивания моих зубов затихало в отдалении, так сразу же, почти без перерыва, приходил жар. Обильная влага выступала на всем теле, горячий пот слепил, заливал глаза, руки в одно мгновение делались липкими, ими становилось совершенно невозможно перебирать...
Температура подпрыгивала или, наоборот, припадала на все четыре ноги, но при этом оставалась в пределах нормы. Слава богу, у меня пока не было серьезных оснований беспокоиться о своем здоровье. Просто надоело после каждого такого скачка менять промокшую от пота майку на новую.
Но, в конце концов, я нашел выход. Может быть, помогла интуиция... Я достал из платяного шкафа свою нелюбимую черную рубашку с длинным рукавом, надел ее и застегнул на все пуговицы. Пуговицы черного цвета числом двенадцать штук, пришитые черными же нитками. Хотя, возможно их количество и не играло никакой роли.
Я не взялся бы объяснить этот феномен, но, стоило мне застегнуть последнюю черную пуговицу под подбородком, как температура неожиданно успокоилась.
И за что, спрашивается, я раньше так недолюбливал эту рубашку? Пусть не модная, пусть цвет не мой, да и рукава... Но, в целом, хорошая же рубашка, удобная. Подчеркивает фигуру, не колется, и карманы вон какие вместительные... Нет, определенно очень хорошая рубашка! Тогда почему?..
Всю жизнь, с самого детства, сколько себя помню, меня окружали хорошие, удобные вещи. Это было настолько привычно, что казалось естественным. Хорошие игрушки - не самые красивые и дорогие, но удобные. Хорошая одежда. Хорошие родители... Впрочем, это я несколько... Хотя почему? Да, хорошие родители! Удобные. И хорошие друзья. Они не лезли в душу глубже, чем следовало, и никогда не приходили в гости без предварительного звонка. И работа в хорошей фирме. Не самой лучшей в плане зарплаты и рабочего графика, зато рядом с домом, семь минут пешком. Удобно? А как же! А потом была хорошая девочка Таня, которая со временем стала хорошей женой. Не лучшей вообще - были же красивее, были умнее, были даже те, кто прошел бы по битым стеклам более грациозно, чем она, были... - но лучшей для меня. То есть, в некотором смысле - идеальной. Самой удобной.
Жить в окружении хороших вещей, что и говорить, приятно. Из такого окружения не хочется выходить. Из него просто невозможно выйти, там же, снаружи, так плохо, так неуютно... Брррр!
Но есть у хороших вещей и одно отрицательное качество. Обычно оно не бросается в глаза, но иногда... Особенно бесконечным ноябрьским вечером, когда ты стоишь в теплой, освещенной комнате и смотришь в окно, за которым, по идее, должная быть промокшая и промерзшая улица, но видится почему-то только отражение все той же комнаты вместе с тобой и с множеством окружающих тебя хороших, уютных, теплых вещей - отражение, подвешенное в черной пустоте на высоте четырнадцатого этажа... Иногда это отрицательное качество становится особенно заметным.
Все хорошие вещи требуют ухода.
Знать бы только, куда...
7626 - конец?..
И никого нет рядом, некому пожаловаться, некому пожалеть. Еще вчера оставались хотя бы ушки, в них можно было шептать о чем угодно, не ожидая ответа, но и не опасаясь, что он тебе не понравится. Сегодня не видно даже рогов...
И почему это случилось не раньше, не в самом начале, а именно сейчас, когда все казалось таким надежным, таким налаженным? Ни одного лишнего движения, ни одной бездарно потраченной секунды, все выверено и отработанно. Впереди уже маячила финишная ленточка, нетерпеливые губы порывались начать обратный отсчет... И вдруг - такая несправедливость!
Я, кажется, заплакал - последнее время это получалось у меня необычайно легко, как в детстве - и потащился в туалет...
Я заканчивал семьдесят четвертый ряд, не хватало всего одного кусочка, последнего. Казалось бы, что проще? Перебирай все оставшиеся невостребованными кусочки по одному и прикладывай к вакантному месту. Учитывая специфику задачи, более продвинутого алгоритма ее решения придумать просто невозможно. Я так и поступил, тупо перебрал, один за другим, все кусочки. И ни один из них не подошел. "Ничего удивительного, сказал я себе, ты просто занимаешься этим делом уже... довольно долго, ты немного подустал, может быть, даже заскучал слегка и - как следствие - стал невнимательным. Рассеянным. Ты пропустил его..." Это случилось впервые за время моей работы, но когда-нибудь это должно было случиться. Посмеиваясь про себя и над собой, я перебрал эти две с чем-то тысячи кусочков во второй раз. Нужного, по-прежнему, не было. "Все проще! - осенило меня. - Посмотри по сторонам! Загляни под кровать, за тумбочки... Уверен, необходимый тебе кусочек залетел именно туда". К тому времени перед глазами у меня почти постоянно мелькали какие-то белесые пятна, так что я не особенно им доверял, поэтому предпочел проверить все руками. Ни под кроватью, ни за тумбочками, ни вообще где бы то ни было в пределах спальни никаких кусочков, кроме тех, что и так были на виду, я не обнаружил. Тогда я перебрал их в третий раз, и заодно пересчитал. Получилось 2374. Дебит сходился с кредитом, и это было ужасно! Нет, хуже, это было катастрофой! Настала пора признаться себе, что эта идиотская головоломка, от которой я с самого начала ожидал какого-нибудь подвоха, не собирается в принципе. Чтобы поверить в это окончательно, мне понадобилось еще три перебора. Я пытался уговаривать непослушные кусочки, я умолял их, гладил, я плакал им, а когда это оказывалось бесполезным - пытался воздействовать на них грубой силой. Иногда мне казалось, что стоит еще чуть-чуть надавить вот на этот краешек... Но это только казалось.
По темному коридору я дотащился до туалета. Долго, наверное, несколько минут, гладил стену рядом с туалетной дверью в поисках выключателя. Так и не нашел. Я распахнул дверь и отшатнулся. Темнота внутри этой тесной, маленькой комнатки испугала меня. В коридоре тоже не было света, но здесь было значительно темнее. Чернее, если хотите... "Чернее..." - пробормотал я и резко захлопнул дверь.Мне больше не хотелось в туалет.Спустя мизерный квант времени, равный одному морганию, я обнаружил себя на пороге спальни. Сердце бешено стучало, мое дыхание... Впрочем, черт с ним! Я упал на колени рядом с недостроенным черным квадратом и погрузил трепещущие ладони в россыпь маленьких черненьких кусочков. Я, должно быть, был похож на молящегося в этот момент, и я, черт возьми, молился!И уже в первой сотне нашел то, что искал.Один кусочек - он слегка отличался от других. По цвету. Он был чуточку - самую малость - светлее. Тоже черный, просто немнооожечко светлее! Понимаете?Я рыдал и хохотал одновременно. Какая нелепая случайность!Все разрешилось так просто. На самом деле в Картине... В той Картине, которую я, буквально, вслепую воссоздавал сейчас, был один... по крайней мере, один полностью черный элемент. И он оказался перевернутым! Ну не забавно ли?
Я перевернул кусочек. Просто перевернул. С другой стороны он тоже был черным. Таким же, как и 9999 его собратьев.Я приложил его к пустующему месту и кусочек занял его, уверенно и спокойно, всем своим видом подчеркивая, что находится здесь по праву.
Щ-щ-щелк!Когда сердцебиение поутихло, и руки перестали дрожать, я снова погрузился в работу.И только спустя какое-то время меня посетило запоздалое откровение. То, что произошло недавно, вовсе не являлось нелепой случайностью, как мне показалось сначала. Напротив, это была коварная, продуманная до мелочей, виртуозно исполненная провокация! Кем исполненная?.. Да Танькой, кем же еще! Это ведь она по моей просьбе переворачивала кусочки черным кверху. Она заметила, что один из них - почти одноцветный, и сознательно положила его неправильной стороной вверх. Сделать это случайно она не могла - с ее-то стопроцентным зрением, которым она так гордилась! Да, да, именно так все и было!.. А напоследок она внушила мне эту идиотскую мысль, что у черного цвета, якобы, нет оттенков. Никогда не слышал ничего глупее...
Она всегда ненавидела меня!
8903.
Снова приходила эта женщина... моя жена. Кто еще стал бы так громко и занудливо колотить в дверь ногами? Она приобрела эту отвратительную привычку после того, как я оборвал провода дверного звонка.
Сегодня она испытывала мое терпение особенно долго. Бесполезно, я научился не реагировать на мелкие раздражители.
Потом она принялась ковырять в замке своими ключами, и я еще раз порадовался собственной предусмотрительности. Замки на предохранителях, задвижку я намертво прикрутил пассатижами.
А потом она стала кричать. Это было необычно и, именно поэтому, особенно нервировало. Укрыться от ее пронзительных криков не помогала даже двойная дверь.
Я встал и, придерживаясь руками за стены, направился в сторону прихожей, чтобы сказать этой женщине, что хватит, не надо больше кричать. Стены тоже помогали плохо, по пути я два раза не смог удержать равновесие и, как следствие, больно расшиб левое колено.
Я открыл внутреннюю дверь, приник к дверному глазку и увидел ее. В том, что она кричала, я не смог разобрать ни слова, да, честно говоря, и не хотел. Мне хватало того, что я видел ее лицо, покрасневшее, залитое слезами, искаженное криком и выпуклой линзой глазка...
Интересно, что я в ней нашел?
- Эй! Что я в тебе нашел? - крикнул я в глазок. И сам не услышал своего голоса, таким он был высохшим, выцветшим... Тогда я, надрывая горло, прокаркал в три приема невнятное:
- У!.. Хо!.. Ди!..
Я все равно не открыл бы ей.
У меня хороший дверной глазок, он дает 200 градусов кругового обзора. По обещанию монтажников из фирмы, в которой я заказывал дверь, глядя в этот глазок, я легко могу рассмотреть даже собственные тапочки. Тапочек я, конечно, не видел, зато заметил чью-то руку. Кто-то стоял справа от женщины, вжавшись в стену между дверью и пожарным шкафом. Кто-то ненужный. Я видел только его руку: ладонь и кусочек белого рукава. А еще дальше, из-за угла лифтовой шахты показалось на миг чье-то плечо, тоже белое. Плечо возникло внезапно и тут же бесследно исчезло, но этого оказалось достаточно. Кто лучше меня умеет восстанавливать целую картину по ее отдельным фрагментам?..
Мне было наплевать, кто они, одетые в белые одежды и откуда они пришли.
С некоторых пор я стал очень болезненно реагировать на белый цвет.
Я тщательно запер внутреннюю дверь, чтобы стало хоть немного тише, и поплелся в гостиную. Необходимо было проверить, хорошо ли закрыта дверь на лоджию, чтобы даже через соседскую квартиру они не смогли бы... Впрочем, конец этой мысли так и остался не сформулированным. За ненадобностью.
Все равно в гостиной не было никакой двери на лоджию.
Я не нашел там даже окна.
9214.
Черные стены. Кругом одни черные стены. В какую сторону ни пойдешь, на третьем шаге обязательно упрешься в одну из них.
Черные стены вырастают из черного пола и возносятся вверх. Может быть, где-то наверху они сходятся воедино, образуя что-то вроде сводчатого потолка, не знаю... Так высоко мой взгляд не простирается.
Черное, все кругом черное. И я в круге.
Черные стены недопонимания, неприязни, взаимного недоверия - они приближаются, заставляют меня отступать, пятиться к центру круга, мешают дышать...
Вот только я не боюсь черного круга. Ни капельки.
Я знаю, черный круг исчезнет, не продержится ни одной лишней секунды, как только я закончу вписывать в него мой черный квадрат.
И я обязательно закончу, дайте мне только еще хотя бы несколько минут... Всего несколько минут, пожалуйста!..
Я вывалился из обморока обратно, в реальность.
Здесь ничего не изменилось. Так же тускло, как будто из последних сил, светила с потолка одинокая лампочка. Из-за высокого забора черных кирпичиков одиноко выглядывала верхушка самой высокой сосны - единственное напоминание о существовавшем когда-то осеннем пейзаже кисти неизвестного мастера. По-прежнему лежал на моей ладони тот одинокий кусочек черного картона, который я успел взять из кучки перед тем, как остановилось... нет, перед тем, как мне показалось, будто останавливается мое сердце. Слава богу, только показалось...
Нет, я жив, и я нахожусь внутри своего собственного, знакомого с детства, тела, которое находится внутри моей собственной, такой привычной, комнаты, и я готов продолжать...
Вот только стены... Эти черные стены. Зачем они здесь? Откуда?
Неужели перенеслись вслед за мной из глубокого заобморочного небытия в мое - такое привычное, такое родное - бытие?..
Я пребывал в замешательстве недолго, всего несколько секунд. Затем потратил еще одну драгоценную секунду на бессмысленное проявление эмоции - я усмехнулся. Потому что догадался.
Меня нисколько не интересовало, каким образом они, мои враги, проникли в квартиру. Но чем - скажите на милость! - чем им не угодили мои обои?!
Думать об этом было совершенно некогда. Кто знает, когда меня настигнет очередной обморок. Или даже не очередной, а... "тот самый".
Я вернулся к работе.
10000, почти.
Щ-щ-щелк!
Первым моим желанием было закрыть глаза и упасть на пол, лицом вниз, в центр монолитного черного квадрата. Упасть - и никогда больше не подниматься.
Но уже в следующее мгновение я осознал себя ползущим к выходу из спальни...
Я не испытывал ни радости, ни облегчения. Лишь ощущение неясной тревоги и уверенность в том, что еще далеко не вся моя работа доведена до конца, а времени на ее завершение у меня уже почти не осталось.
Несколько судорожных рывков - и я оказался на пороге комнаты. Двигаться дальше я не мог: пространство спальни, заканчивающееся порогом, неожиданно обрывалось в никуда. Коридора просто не было. Вообще ничего не было, только пустота. Она была бесцветной - какой же еще может быть пустота? - но все бесцветное нам отчего-то кажется черным.
Я погрузил в нее руку, невольно ожидая, что рука, оказавшись в пустоте, тоже исчезнет, или почувствует неземной холод, словом, испытает хоть какое-то непривычное ощущение. Ничего подобного! Пустота оказалась совершенно неосязаемой на ощупь.
Я поводил рукой из стороны в сторону и почти сразу же наткнулся на какой-то предмет. Вполне ощутимый. Когда мои пальцы надежно обхватили его, он стал видимым. Но еще мгновением раньше я догадался, что сжимаю в левой руке большие ножницы. Я положил их на пол спальни, рядом с порогом, и снова запустил руку в пустоту. На этот раз я искал значительно дольше. Мне пришлось погрузить в пустоту руку по самое плечо и несколько мгновений опасно балансировать на границе реальности, упираясь в нее коленями, прежде чем я, наконец, нащупал второй предмет. Им оказалась широкая катушка скотча. Прозрачного, но, думаю, его цвет в данном случае не играл никакой роли.
Больше в пустоте не было ничего.
Все верно. Прежде всего, Картину следовало перевернуть. Потом - смотреть. "Нравиться"...
Я взял ножницы и скотч и послушно отправился в обратный путь. Я боялся обернуться. Мне почему-то казалось, что пустота ползет следом за мной, лижет мои пятки, пробует на вкус.
И эти странные звуки с той стороны, где раньше была прихожая - они тоже пугали меня, заставляли ползти быстрее. Там что-то очень громко стучало, а иногда раздавался такое противное металлическое жужжание, которое, по моему представлению, способна издать только бензопила.
Впрочем, откуда мне знать, как жужжит бензопила?
10000, конец.
Близился к завершению последний этап работы.
Я отматывал от катушки полосы скотча длиной в два с половиной метра, отрезал их ножницами и аккуратно наклеивал на черный квадрат. Я старался покрывать его ровным слоем скотча, полоса к полосе. Это давалось мне нелегко, но я ведь уже делился с вами своими соображениями по поводу легких побед...
По мере того, как грохот и жужжание со стороны прихожей усиливались, росло и мое беспокойство. Я старался работать как можно быстрее и, как результат, делал это все хуже и хуже. Полосы ложились уже не так ровно, наползали друг на друга, собирались в складки. Последняя из них буквально связала меня по рукам, когда я в спешке попытался приклеить ее не той стороной.
Как бы то ни было, я успел закончить работу за несколько мгновений до того, как раздался страшный грохот в прихожей и топот нескольких пар бегущих ног заполнил собой гулкую пустоту коридора.
Время вышло!
Собрав воедино все силы, какие еще оставались в моем изможденном теле, для последнего, прощального рывка и умоляя бога сохранить мне сознание хотя бы на ближайшие несколько секунд, я поднялся на ноги, удерживая за углы огромный черный квадрат, и поднял его вместе с собой, перед собой, над собой - на вытянутых руках.
Вы будете смеяться, но во время этой операции я старательно зажмуривал глаза. Не хотел портить впечатления.
И открыл их только тогда, когда вновь уложил квадрат на пол, перевернув его черной стороной вниз. Уже не квадрат - Картину!..
Открыл и увидел...
Да, передо мной был явно не Малевич! Далеко не...
0.
На картине шагал Марк.
На фоне розовеющего на востоке неба спешно дотлевали угольки замешкавшихся звездочек. Придорожные сосны, те, что за ночь от страха успели ощетиниться, выпустив наружу грозные иглы, теперь успокоились, втянули их назад, уменьшив до приличествующих размеров. Холодный ветер, под утро спустившись с предгорий, задул, зазмеился вдоль тропинки, догнал Марка, спрятался в складках его плаща, разметал в стороны непослушные седые космы, не обделив, однако, вниманием и обильную проплешину на затылке старика. А старик шагал, не замечая ни заигрываний ветра, ни невинной прелести зарождающегося нового дня, не глядя по сторонам, не оглядываясь назад, и, кажется, не сильно даже интересуясь, что ждет его впереди.
Я потянулся вперед и коснулся полы его плаща в том месте, где красовалась наспех заштопанная прореха, появившаяся после позавчерашней стычки. Не оборачиваясь, Марк нервным движением оттолкнул меня.
Я не удивился. И не обиделся. И не сказал ни слова. У него была масса оснований повести себя именно так.
Тогда я просто выждал, когда Марк отмеряет десять шагов по тропинке, а подошвы его сандалий вдохнут жизнь в двадцать пригоршней дорожной пыли, и побрел следом за ним, стараясь сохранять дистанцию между нами неизменной.
Тропинка причудливо изгибалась, петляя между невысокими холмами, и я послушно петлял вслед за ней, отбивая неслышную медленную дробь, а на душе было на удивление спокойно и легко. Поскольку я не сомневался, что когда-нибудь - и, скорее всего, довольно скоро - Марк перестанет дуться на меня, и тогда он сначала остановится, а потом обернется ко мне и, скривив толстые губы в усмешке, пробурчит с нарочитой строгостью в голосе: "Ну, чего встал, криворогий? Догоняй! Шевели ушами!.. - И засмеется беззлобно. - Уш-шелец, тоже мне!.."
©Олег Овчинников
- А нет у вас чего-нибудь посерьезней? Тысяч на пять-шесть...
Продавщица покачала головой, потом с усилием вытянула из середины высокой стопки одну из плоских коробок.
- Вот, только это. - И показала мне. На крышке коробки был изображен улыбающийся Леонардо Ди Каприо. - Три с половиной тысячи. Только вам это, наверное...
Она замолчала, скептически поджала губы и еще раз покачала головой.
- Да... - подтвердил я. - Мне бы лучше что-нибудь с природой. Море там, небо...
- Нет, - вздохнула она, укладывая коробку с Ди Каприо на вершину стопки. - Таких больших сейчас нет.
- Извините, - зачем-то сказал я и начал пятиться от прилавка.
- Вы попробуйте послезавтра подойти, - предложила она, провожая меня глазами. - У нас по понедельникам завоз. Может, на складе что-нибудь...
- Да, - пробормотал я - Может быть...
Я поправил шарф под плащом и двинулся в сторону автобусной остановки, лавируя между энергично спешащими прохожими и стараясь не ступить ногой в какую-нибудь лужу или в месиво грязного подтаявшего снега. Я уже надел левую перчатку и начал натягивать правую, когда ко мне обратился этот странный человек.
Он вынырнул откуда-то сбоку, скорее всего, из узкого прохода между палаткой, торгующей видеокассетами, и лотком с неестественно яркими на фоне окружающей серости свежеморожеными фруктами. Человек был небрит, непричесан, одет в какое-то грязное рванье. Кажется, от него пахло. И еще он был как бы... словом, нерусским.
"Ну вот, - подумал я, когда он тронул меня за рукав. - Сейчас попросит три рубля на метро... - и сам себя поправил: - Четыре..."
Однако обратился он ко мне с совсем другими словами.
- Ну, что вы можете мне предложить?
Я даже остановился от неожиданности.
- Я? Вам?
- Нэээ... - он замялся. - Это вы спросить должны. Были... - и снова зачем-то потеребил рукав моего плаща.
Я промолчал.
Он беспомощно заглянул мне в глаза.
- Вы же... Я видел... - он махнул рукой куда-то мне за спину. - Вы интересовались!
Да, от него определенно пахло. Я сделал шаг в направлении остановки.
- Нэээ... - раздраженно произнес он и решительно загородил мне дорогу. - Погодите, сейчас... - На его немытом лице вдруг проступил свет озарения. Или это только отсвет далеких фар?.. - Вот!
И прежде чем я успел что-либо предпринять, он рванул с плеча какой-то неопрятного вида мешок и широко раскрыл его передо мной, как бы приглашая меня то ли ознакомиться с его содержимым, то ли просто запрыгнуть внутрь.
- Что там? - подозрительно спросил я.
- Как? - удивился он. - Вот же...
Он засунул руку по локоть в мешок и добыл оттуда какую-то огромную прямоугольную коробку. Примечательно, что после извлечения коробки он совершенно потерял интерес к самому мешку, хотя в нем явно что-то еще оставалось. Этот странный человек просто поставил мешок в лужу, а коробку, старательно протерев рукавом, протянул мне.
- Что там? - повторил я свой вопрос, вовсе не собираясь дотрагиваться до подозрительного предмета. "Мало ли..." - аргументировал я про себя.
- Игра! - радостно сказал человек. - Голова... Нэээ... ломка! Вы любите. Вы спрашивали...
- Игра? - переспросил я. - Вы имеете в виду, пазл?
- Да, - он несколько раз энергично кивнул головой. - Пааз... Паа... Нэээ... Вам нравится! Будет...
- Вы уверены? - не скрывая сомнения, произнес я, однако, не сдержался и потянул коробку из его нечистых, с обкусанными ногтями, пальцев.
Коробка оказалась неожиданно тяжелой, мне пришлось придержать ее второй рукой, чтобы не уронить на землю. Она была абсолютно черной, не считая нескольких царапин и потертостей на углах. Крышка в одном месте была надорвана, к коробке она крепилась двумя обрезками черной изоленты. На крышке тоже ничего не было, только чернота.
- Черный квадрат Малевича? - сыронизировал я. - Всегда мечтал... Десять тысяч кусочков?
- Да, да! - обрадовался незнакомец и еще немного покивал. - Кусочки... Много кусочков... Это... - он постучал пальцем по крышке коробки. - Изнанка. Рубашка. Нэээ... Другая сторона! Оборот...
Я приподнял коробку над головой и взглянул на нее нижнюю сторону. Здесь тоже не было никакого рисунка.
- Не так... - он вновь, должно быть, от беспомощности, подергал мой рукав. - Рисунок потом... Картина... Сначала - собрать. Вот так... - он изобразил пальцами что-то невразумительное. - Собрать черное, оборотом вверх. Потом перевернуть. Потом смотреть. Нравиться...
- Собирать обратной стороной кверху? - догадался я. - И без чертежа?
Он закивал с выражением явного облегчения на лице.
- И что же там изображено? - я попытался поддеть крышку коробки в том месте, где уже был надрыв.
- Нет! - он испуганно схватил меня за руку. - Не смотреть! Надо... Кто-то другой. Перевернет, пусть. Потом собрать. Перевернуть. Потом смотреть. Можно...
Я несколько опешил, настолько правдоподобным казалось выражение испуга в его глазах.
- Ну ладно, - с сомнением протянул я. - И сколько вы хотите получить за это чудо?
- Мало, - с готовностью ответил он. - Сколько есть... Не жалко...
С трудом удерживая коробку одной рукой, я, не глядя, вытащил из кармана брюк какую-то купюру. Как оказалось, полтинник.
- Вот, - я протянул ее незнакомцу. - Хватит?
- Спасибо, - он резким движением схватил купюру и смял в кулаке.
Кажется, я по обыкновению сильно переплатил.
- До... Нэээ... Свидания.
Он развернулся и быстрым шагом направился прочь, нырнув в лабиринт из торговых рядов, палаток и лотков. Уже через полминуты я потерял его из виду.
Как напоминание о нем, остался только серый бесформенный мешок. Он по-прежнему валялся на асфальте, прямо посреди лужи, и редкие прохожие обходили его стороной.
Из задумчивости меня вывело появление автобуса. Он подкатил к остановке, обдав приливной волной из прибордюрной лужи тесную толпу ожидающих граждан. Толпа запоздало отшатнулась и, как только начали открываться двери в салон, устремилась вперед. Наступил отлив.
Стоять, держась за поручень одной рукой и зажимая под мышкой большую тяжелую коробку, было неудобно. Когда автобус подпрыгивал на кочках, становилось слышно, как внутри коробки что-то пересыпается с негромким, сухим стуком.
Чувствовал я себя - да и выглядел, наверное, - довольно нелепо.
по-прежнему 0.
На звук открываемого замка из кухни принеслась Танюшка, закружилась, обвилась вокруг, отклонилась, подставляя щеку.
- Погоди, дай я хоть ботинки...
Послушно отступила. Заметила прислоненную к стене черную коробку.
- Ой, а это у тебя что? - я не успел ответить, я сосредоточенно пытался развязать мокрый шнурок. - А я тебе суп на завтра приготовила. Я молодец?
- Как суп? - Я замер, держа в руке первый отмотанный виток шарфа. Осталось еще два. - А сама?
- Ну, я же тебе уже говорила, - ее голос стал вкрадчивее. Танюшка опустила глаза, отобрала у меня конец шарфа, принялась помогать разматывать. - Я сегодня еду ночевать к Лене. Ей сейчас нельзя оставаться одной. Ты же знаешь, как она переживает свой разрыв с мужем...
- Ах, конечно! Прости, я немного... Знаешь... - я не знал, как избавиться от охватившей меня неловкости. - Могу я обратиться к тебе с одной необычной просьбой.
- А она будет очень необычная? - ее глаза озорно блеснули.
- Весьма, - уверенно пообещал я. - Спорю, ты удивишься.
- Ну, обратись...
Цель была достигнута. Танюшка заинтриговалась и так, заинтригованной, проходила все следующие двадцать минут, пока я осуществлял подготовку плацдарма.
увы, но снова 0.
- Ну, открыла?
Танюшка не ответила.
- Я спрашиваю, открыла?
- Ой! Извини, я кивнула. Да, открыла.
- Ну! И что ты там видишь? - должно быть, мой голос звучал слишком возбужденно.
Интересно, что она ответит? Что там, внутри коробки? Стопка старых журналов? Четыре килограмма макарон? Тысяча обломанных зубочисток? Хм-м... Звучит, как ругательство...
Ну не молчи же!
- А сам ты точно не можешь посмотреть?
Я с трудом удержался от ненужных восклицаний и спокойно ответил:
- Точно. Ну!
- Тут кусочки головоломки. Обыкновенные кусочки, с одной стороны - радикально-черный цвет, а с другой... тут нарисовано...
- Не говори! - перебил я. - Я сам все увижу. Потом... Пока, пожалуйста, достань из коробки все кусочки и разложи их на столе. Видишь, я там расчистил... Только смотри, раскладывай обязательно черной стороной вверх.
- Все? - Танюшка неумело присвистнула. - Ты хоть знаешь, сколько тут этих кусочков?
- Приблизительно...
Пока Танюшка раскладывала кусочки пазла так, как я попросил, я, не отрываясь, смотрел в окно. За окном было так темно, что казалось пусто. "Как же она сейчас поедет?" - с тревогой подумал я. Вслух, однако, ничего не сказал. Не хотел отвлекать...
- И это вся твоя просьба? - спросила она, когда закончила.
- Да, спасибо, - поблагодарил я и отвернулся от окна.
Вся поверхность моего письменного стола была покрыта несколькими слоями маленьких картонных кусочков черного цвета. Кусочки казались неразличимыми, однако, каждый из них имел свою собственную, уникальную форму. Они напоминали опавшие листья таинственного черного дерева.
- Ладно, тогда я поехала, - сказала Танюшка. - На ночь не забудь, убери кастрюлю в холодильник.
Кажется, она выглядела немного разочарованной. Честно говоря, я не придал этому особого значения.
И только запоздало заметил, что отвечаю на ее "Пока" уже после того, как щелкнул язычок дверного замка.
Зато я почти сразу нашел угловой элемент! Совершенно непонятно, какой именно - левый верхний или, наоборот, правый нижний, но это уже не важно. Важно, что теперь мне есть, с чего начинать...
вы не поверите, 0!
Самое забавное - то, что я нечаянно угадал. Ткнул пальцем в небо и открыл новую планету. Кусочков действительно оказалось ровно десять тысяч!
Чтобы понять это, мне понадобилось приблизительно два часа.
Тольке не думайте, что я просто сидел и тупо пересчитывал элементы пазла! Это было бы бессмысленной тратой времени.
Я их сортировал!
Конечно, будь они цветными, от сортировки было бы больше проку. Я мог бы разложить их на несколько групп по цветам: отдельно море, отдельно небо, отдельно скала и уж совсем отдельно - средневековый замок на скале. Каюсь, замок я бы собрал сразу. Это так легко, что просто невозможно удержаться! Куда сложнее обстоят дела с монотоном - попробуйте отличить один уголочек неба от другого. Иногда, правда, получается, по тональности, по едва различимым оттенкам голубого, но чаще всего - обычным перебором.
Сейчас мне предстояло решать задачку посложнее. Ведь у черного цвета нет оттенков.
Однако, некоторую минимальную сортировку, которая хотя бы на немного облегчит мне дальнейшую работу, я провел. А именно - отобрал все кусочки, у которых хотя бы одна сторона абсолютно ровная, без рельефных выпуклостей и вогнутостей. Я называю их "сторонними". Их оказалось четыреста, для их складирования я приспособил крышку от черной коробки.
Четыре из этих четырехсот "сторонних" кусочков имели по две ровные стороны. Они были призваны стать краеугольными камнями в моем строительстве.
На стене в моей спальне вот уже третий год висит ковер. На нем изображен олененок, понуро бредущий сквозь чащу осеннего леса, но это к делу не относится. Существенно, что ковер этот квадратный, почти без ворса и имеет размер два с половиной на два с половиной метра. Именно такую площадь, по моим подсчетам, должна покрывать головоломка в собранном виде.
Я снял ковер со стены и постелил на пол. Так было удобнее. Он как бы задавал границы будущего шедевра.
Я выбрал один из "угловых" элементов и положил его на уголок ковра. Начало было положено.
1, наконец-то!
Через сорок минут к первому кусочку присоединился второй, один из "сторонних". Еще через двадцать - третий. Давно не востребованные навыки постепенно возвращались.
Потом зазвонил телефон. Скрепя сердце, я оторвался от ковра и бросил взгляд на часы. Час ночи. "Кому понадобилось звонить в такое время?" - с неудовольствием подумал я.
Понадобилось, как оказалось, Танюшке.
Она спросила:
- Мужа, это не ты, случайно, несколько минут назад звонил по Лениному телефону?
- Н-несколько минут? - я медленно постигал суть вопроса.
- Ну да. Или чуть раньше...
Я наконец-то понял, о чем меня спрашивают, усмехнулся своей заторможенности и ответил:
- Нет, не я. Если не ошибаюсь, я никогда в глаза не видел ее номера
- Вот и не звони, - заявила Танюшка и пояснила: - Понимаешь, тут такое дело... Какие-то неполадки на линии. Сама Лена может нормально звонить кому угодно по любому номеру, а вот когда кто-нибудь пытается дозвониться к ней, звонки почему-то все время идут в соседнюю квартиру. Соседи уже приходили один раз. Ругались - слышал бы ты как!
- Не волнуйся. Я не собираюсь беспокоить Лениных соседей, - пообещал я и не удержался от сарказма: - Особенно в такое время!
Она спросила, как я тут вообще.
Я ответил: спасибо, нормально и посоветовал ей беречь себя.
Прежде чем раздались короткие гудки, я услышал, как по ту сторону телефонной трубки громко играет какая-то ритмичная музыка. Я усмехнулся. Непохоже, что девочки дружно скорбят по ушедшему Лениному мужу. Это правильно, пусть немного развеются, повеселятся. В конце концов, для чего мы приходим в этот мир, если не для маленьких радостей?
А уже через пятнадцать минут я держал в руках еще два состыкованных кусочка головоломки. Удача, определенно, сопутствовала мне!
93.
Спустя некоторое время надрывно задребезжал будильник. Я швырнул в него тапком.
Адская машинка, я постоянно забываю отключать его, несмотря на то, что завтра... пардон, сегодня - воскресенье.
Многие любят повторять банальность о том, что все болезни - от нервов. Мало кто догадывается, что все проблемы с нервами - от звонков. Звонки телефонные, дверные, звонки будильника, трель пейджера, зуммер микроволновой печи, сигналы точного времени по радио - все они острой иглой вонзаются в наш мозг, грубо вырывают нас из сна или задумчивости, заставляют вздрагивать, отрывают от любимого дела.
Ну вот, а сейчас еще раздастся звонок в прихожей и появится Таня! В тех редких случаях, когда не ночует дома, она любит возвращаться на первом поезде метро. И что мне ответить, когда она спросит, почему я до сих пор не ложился? Как объяснить?..
Однако Таня появилась еще очень не скоро. Это было хорошо. Я уже заканчивал нижний ряд.
А оперировать тремястами кусочками, что ни говори, значительно легче!
347.
Я зачерпывал кусочки обеими руками, внимательно разглядывал и, аккуратно потряхивая, чтобы, не дай бог, ни один из них не перевернулся черным вниз, просеивал сквозь пальцы.
Как песчинки, сказал бы прозаик.
Как неуловимые секунды, парировал бы поэт.
Не спорю, все это несколько... да что там! - просто глупо - так послушно следовать рекомендациям странного продавца, но мне отчего-то нравилась эта глупость. Она вносила в мою работу элемент необычности, превращала однообразный, рутинный, по сути, труд в увлекательное занятие сродни загадочному магическому ритуалу.
Телефон снова зазвонил.
Я посмотрел на часы, но они были слишком далеко и я не смог ничего разглядеть. Тогда я встал и, прихрамывая на левую, отсиженную ногу, подошел к стене, на которой они висели. Впрочем, сейчас они скорее стояли.
Странно, я же, кажется, только утром их заводил. Или это было вчера?..
И снова меня беспокоила Таня.
Она сказала, что с Леной вчера случилась чуть ли не истерика, ее с таким трудом удалось успокоить, одной валерьянки ушло... Вот, а теперь она перестала, наконец, рыдать, зато впала в такую глубокую депрессию... В общем, если это необходимо, то Таня, разумеется, немедленно приедет, но лучше бы ей и сегодня остаться у Лены. И прямо от нее пойти завтра на работу... Ох, если б я только мог видеть...
Я сказал, что ничего страшного, оставайся.
Она спросила, уверен ли я, что смогу без нее обойтись.
Я пошутил, что да, обходился же как-то первые тридцать лет жизни.
Она сказала, что я чукча и поцеловала меня в носик.
Я сказал ей: "Конец связи", подразумевая под этим исключительно окончание телефонного разговора. И не заметил, как оказался в спальне.
Спустя буквально... чуть-чуть времени, я закончил укладку всех четырехсот "сторонних" кусочков. Периметр был готов. Олененок, загнанный в пределы узорчатой черной рамки, подмигнул мне. Я подумал, что ему, надеюсь, не долго уже осталось подмигивать.
Первый этап работы остался позади. Правда, он был самым легким, но это меня не смущало.
На радостях я решил позволить себе бокал шампанского. Если память мне не изменяла, в баре должно было остаться почти полбутылки полусладкого, еще с Таниного дня рождения. Мы с ней так мало пьем...
Я достал из-под стекла высокий фужер, прошел в гостиную, но шампанского так и не отыскал. Если честно, мне не удалось обнаружить там и сам бар, вместо него я постоянно натыкался на какие-то отделения с зимней одеждой, фарфоровой посудой и постельным бельем.
Просто я немного переутомился.
Я отправился в спальню, по пути успев признаться себе, что это даже хорошо, что нет шампанского, алкоголь - лекарство для слабых, мне же завтра - если оно еще не наступило - понадобится ясная голова.
Спать почему-то не хотелось. Хотелось просто лечь на спину и полежать с закрытыми глазами хотя бы полчасика. Хотя бы...
Я упал на ковер, в центр будущего черного квадрата, опустил голову на вздрогнувшее плечо олененка и отогнал прочь неуместную ассоциацию с черной траурной рамкой, окаймляющей фотографии умерших.
400.
Работа спорилась!
Мои ладони проносились над ковром, словно тучи, гонимые стремительным холодным ветром, - над осенним полем. И так же, как тучи, оставляли за собой стелющийся шлейф из снежинок. Мои снежинки тоже были, в большинстве своем, шестиконечными, только черными, и ложились они на удивление ровным слоем.
Стоило мне взять в руки очередной кусочек головоломки и хоть мельком взглянуть на него - как мгновенно невесть откуда на меня снисходило понимание: он должен лежать здесь! Это было странно. Как будто на каждом кусочке был нарисован элемент некоего рисунка, а я определял местоположение этого кусочка, согласуясь с его уменьшенной копией. Но ведь не было на самом деле ни рисунка, ни его элементов! Только чернота, успевшая на данный момент покрыть едва ли не треть осеннего желто-коричневого пейзажа.
Только чернота и мои пальцы, быстрые, не знающие сомнений.
А потом я понял, что так не бывает.
И проснулся.
И, как ни странно, не испытал даже тени разочарования.
Легкие победы, бесспорно, доставляют удовольствие, вот только приносят ли они удовлетворение?
Я преисполнился решимости и открыл глаза. В глазах моментально потемнело. Реальность больше не была серой, она окрасилась в другой цвет. Более радикальный...
Им не хватило поверхности стола, они лежали повсюду: на подоконнике, на прикроватных тумбочках, просто на полу. В реальности они мало напоминали снежинки, скорее походили на уродливых черных амеб, о шести ложноножках каждая. Точнее, почти каждая, поскольку иногда попадались и более отвратительные экземпляры.
Как известно, амебы размножаются делением. Наверное, именно по этой причине они так упорно не желали спариваться.
У меня затекла шея, прежде чем первый из девяноста шести сотен "внутренних" кусочков уверенно встал на свое место.
414.
Черное сливается с черным, амебы переплетаются ложноножками, кусочек цепляется за кусочек. Но не как утопающий за соломинку, а так, нехотя, как будто делая кому-то одолжение...
Можно включить настенные светильники, чтобы работалось легче. Можно поставить какую-нибудь фоновую музыку, чтобы работалось лучше. Но и на то, и на другое жалко тратить время. Все равно за окном скоро снова станет светлее, и необходимость в дополнительном освещении отпадет сама собой, а любая музыка, даже любимая, рано или поздно надоест. Поэтому не стоит отвлекаться на мелочи... вроде телефонных звонков.
Телефон прозвонил пятнадцать раз и замолчал. Я укладывал как раз пятнадцатый "внутренний" кусочек и потому решил, что такое совпадение достойно быть отмеченным. Если он зазвонит еще раз, я сниму трубку. Настойчивость заслуживает поощрения.
Телефон зазвонил, как мне показалось, почти сразу же, но, видимо, именно показалось, так как к этому моменту кусочков в ряду стало уже двадцать два. Тем не менее, я снял трубку.
В трубке раздался приятный, приправленный легким украинским акцентом голос нашей фирменной секретарши. Наташа спросила, почему я не на работе. Я в свою очередь поинтересовался, нет ли у нее каких-либо собственных версий ответа на этот вопрос. Слегка растерявшись, Наташа выдвинула предположение, что я, ну, заболел, наверное. Я ответствовал, что весьма вероятно и даже скорее всего. Она сдержанно хихикнула в трубку, я дал отбой.
Черное к черному, амеба к амебе, кусочек к кусочку...
Немного рябит в глазах. Они кажутся непривычно сухими, если не сказать - пересохшими, как будто я слишком долго смотрел в лицо ветру. Все чаще приходится моргать, чтобы сфокусировать взгляд. Ощутимо дрожат кончики пальцев. Пока еще слабо, не сильнее, чем, если бы я, например, несколько часов кряду тасовал колоду скользких, потрепанных карт. Я задумываюсь, скоро ли на пальцах появятся первые мозоли, я улыбаюсь своей мысли и именно в этот момент начинаю осознавать, как давно и нестерпимо болит голова. Но я же терплю. И даже знаю, ради чего.
Все эти неприятные ощущения, на самом деле, - вполне приемлемая цена за то чувство восторга, которое поднимается со дна души всякий раз, когда я подбираю с пола очередной кусочек и, еще не успев повернуть его должным образом и приложить к уже собранной части головоломки, понимаю, что он вовсе не очередной. Он - "тот самый"!
Кусочек укладывается в ряд послушно и четко, словно патрон в обойму, и это сравнение кажется настолько верным, что я невольно напрягаю слух, надеясь услышать характерный щелчок в момент, когда он становится на свое место. Но черный картон безмолвствует, и тогда, измученный тщетным ожиданием, я сам негромко произношу триумфальное "Щ-щ-щелк!"
Щелк! Щелк! Щелк!
Черное, амеба, кусочек... Черное, амеба, кусочек...
А когда раздается последний щелчок, я беру следующую обойму.
522.
Откуда-то появилась Татьяна. Я даже не заметил, когда она пришла. Татьяна спросила, почему я ей так долго не открывал. Ведь она только бог знает чего не успела подумать, пока искала ключи в сумочке...
Я подумал, что "долго не открывал" - неудачная смысловая конструкция. Нельзя говорить об отсутствии действия, как о чем-то, протяженном во времени. Особенно, если действие осталось несовершенным. А потом вспомнил, что не так давно кто-то действительно настойчиво звонил в дверь, но это было настолько не вовремя, что я был почти уверен - звонят не мне.
Я не успел ответить, Татьяна куда-то исчезла. Потом вернулась, встала рядом, не говоря ни слова. Но тень от ее головы падала прямо на мои кусочки, и это сильно раздражало, и тогда я спросил, что ее беспокоит. Только честно, я же вижу...
Татьяна спросила кротким голоском, как мне понравился приготовленный ею суп.
Я не почувствовал подвоха и ответил, что суп был великолепен и вообще мне всегда нравилась... нравилось то, как она... эээ...
- Ты даже не притронулся к нему! - возмущенно воскликнула она.
Я ответил, что в ее словах, безусловно, есть доля истины, и я вполне допускаю, что эта доля весьма велика, но... когда ее нет рядом, мне просто кусок не идет в горло, ты же знаешь. Зато теперь... я обязательно попробую ее замечательный суп, прямо сейчас, вот только...
Вымороженным голосом Татьяна заявила, что как раз теперь - вряд ли...
Я осмелился возразить, ну, зачем же так категори... зировать!
Она ответила: а затем, что я только что вылила всю кастрюлю.
И ее завершающее "В унитаз!" прозвучало веско и хлестко, как последний довод обвинителя, не оставляющий мне ни единого шанса на оправдание.
- Извини, - зачем-то сказал я.
Потом она опустилась передо мной на колени, едва не смешав в кучу ту часть кусочков, которые я уже проверил на совместимость, с той, которую пока не успел, заставила меня посмотреть ей в глаза и спросила:
- Мужа, с тобой все в порядке?
Дальнейшее я припоминаю смутно. То ли я ответил ей что-то не то, то ли не ответил вовсе, только Татьяна вдруг заплакала и снова куда-то исчезла, а мне удалось почти подряд найти еще четыре кусочка.
Четыре подряд идущих кусочка лежали вместе - это вовсе не так удивительно, как могло бы показаться. Скорее всего, этот пазл кто-то уже собирал раньше, до меня. А после - разобрал, но не очень старательно перемешал кусочки.
Это предположение объясняло бы многое.
1000.
Магия творения. Магия ритуала. Магия круглых чисел. Когда они переплетаются, безумно хочется курить...
Я взобрался на табуретку. Слегка покачивало, как после недолгой, перенесенной на ногах болезни. На всякий случай я ухватился рукой за раскрытую дверцу антресоли.
Здесь скопилось все самое старое, пыльное и бесполезное, что было в квартире, в основном - вещи, оставшиеся после мамы. Как ни обманывай себя, обещая отдать все это богатство в армию спасения или вывезти на дачу, которая - ну... будет же у меня когда-нибудь дача!.. - хлам все равно останется хламом, его никак нельзя будет использовать, он никогда не пригодится. Но выбросить, почему-то жалко.
Это как старые письма, которые ты никогда не перечтешь, но рука не поднимается спустить их в мусоропровод. И вот они копятся в пыльных ящиках секретеров, собираются в стопки, перевязываются тесемочками... А потом сжигаются. Такая смерть кажется тебе более... милосердной.
Впрочем, чего это я? Не так уж много тут этого хлама. По крайней мере, когда я открыл дверцу, мне ничего не свалилось на голову, как это неоднократно случалось раньше.
Я запустил руку в пыльный сугроб из замши, фетра и фланели и, покопавшись в нем, нащупал распечатанную пачку сигарет. "Жетан", черная этикеточка. Сейчас таких уже не выпускают.
По слухам, запах крепкого табака отпугивает моль. За моль ответить не могу, но... меня он сейчас притягивал.
Подумалось: "Интересно, не выдохся ли газ в зажигалке за те почти два года, что я не курил?" Как выяснилось, нет. Не до конца.
Я сделал затяжку и закашлялся. Затем повторил, но на этот раз заставил себя пропустить дым в легкие.
Нас с детства учили, что курить вредно. Нас пугали онкологией и показывали легкие препарированного курильщика. Не знаю, может быть, это действительно жутко вредно для здоровья - черные легкие... Зато как красиво!
Табачный дым с непривычки немного драл горло, но я не остановился, пока не докурил сигарету до фильтра. Потому что я заслужил это сладкое, расставив по своим местам первую тысячу.
Десять процентов, много ли это? Как посмотреть... Кто знает, начиная с какого момента наступает диалектика?
Нагнувшись за табуреткой, я сначала подумал, что у меня просто потемнело в глазах. Так бывает иногда, когда сделаешь какое-нибудь резкое движение. Однако, заставив непослушные, слезящиеся глаза смотреть пристально, я обнаружил, что небольшой прямоугольный кусок линолеума прямо под табуреткой действительно выделяется своим цветом. Он выглядел значительно темнее, если не сказать - чернее, чем вся остальная поверхность пола. И лишь тогда я, наконец, обратил внимание на то, что громоздкий и необычайно тяжелый дубовый комод, который всегда стоял на этом месте и благодаря которому и без того труднодоступная антресоль становилась недосягаемой, в настоящее время отсутствовал.
Татьяна. Это ее проделки...
По пути в спальню я ненадолго притормозил у входной двери. Всего на пару секунд, я только повернул до упора оба замка и надежно прикрутил задвижку.
Поймите, мне не жалко комода, черт бы с ним! Без него стало только лучше, уменьшился риск заработать синяк на бедре, когда ночью, не включая света, сомнамбулируешь в сторону ванной комнаты. Просто... я не люблю, когда мой дом превращается в проходной двор. Не люблю, когда мешают.
1823.
И снова звонок, который я совсем уж было решил проигнорировать, но в последний момент передумал. Мне пришла в голову мысль, что это может быть Татьяна, перед которой мне срочно следовало извиниться. Хотя я и не помнил, за что. Может быть, я ее чем-то обидел или просто расстроил. Может быть, наоборот, она обидела меня. Даже скорее всего - она меня, но это, если разобраться, одно и то же. Просто в последнем случае мне придется просить прощения гораздо дольше. Что ж...
Но еще до того, как поднес трубку к виску, я узнал голос секретарши. На сей раз она заранее выбрала тон разговора, казалось, что каждое ее слово буквально сочится сочувствием.
- Ну, а как вы себя теперь чувствуете? - первым делом пролепетала она.
Позвонить дважды за одно утро, чтобы осведомиться о моем самочувствии, согласитесь, это уже несколько слишком! Даже принимая во внимание ее обычную рассеянность.
Я, кажется, сильно разозлился и начал выкрикивать в трубку что-то злое, неуместное про умственные способности секретарши, про ту неуемную заботливость, которая порой обуревает одиноких женщин ее возраста, и закончил тираду унизительно-безличным "понаехало вас", а потом спросил, как часто она собирается отвлекать меня своими звонками?
- Часто?! - изумленно произнесла она на вдохе. И возмущенно выдохнула:
- Да я последний раз вам звонила еще...
Я бросил трубку.
Ненавижу хамство! И очень болезненно переживаю любой конфликт, даже самый незначительный. Крошечный инцидентик в общественном транспорте, в магазине, в кабинете шефа - и все, до конца дня мне обеспечено отвратительное настроение. Все валится из рук, мозг утрачивает способность свободно мыслить и может только раз за разом восстанавливать в памяти ненужное, рассматривать его с разных сторон, перебирать... Такие дни лучше вообще перелистывать, выпускать из жизни, все равно ничего хорошего...
Вот, смотрите, что я говорил! Чуть не пропустил нужный кусочек!
И так всегда. Стоит только услышать последовательность слов: "да", "кто", "ты", "вообще", "тут", "такой", "чтобы", как сразу же... Сразу... Же... Ага, вот так, перевернем... А теперь... Нет, не получается, даже если слегка надавить. Так о чем я только что говорил?..
Я лег животом на пол, так удобнее. Все под рукой и голова почти не кружится.
3138.
Иногда мне кажется, что его глаза гладят на меня с укором. За что?..
Это похоже на замедленную обратную перемотку видеокассеты, если такая бывает. Я не отгадываю головоломку, я загадываю ее. Я беру готовую картину и скрупулезно покрываю ее черными кусочками. Их тысячи, сказал бы прагматик. Их тьмы, откликнулся бы лирик. У монголов за "тьмой" следовала только "тьма тем", потом наступало "много".
Ты уже не заметишь этого "много", тебе просто станет темно. Но это будет еще не скоро, увы...
Я не помню, когда впервые заговорил с ним. Это вышло как-то само собой. Он выглядел таким слабеньким и беззащитным, он так смешно поежился, когда верхний ряд черных кирпичиков коснулся его копытца... Как будто ему стало холодно там, за этим черным. Холодно или страшно... Я не удержался и принялся что-то тихонько нашептывать в его ушко, что-то успокаивающее, лишенное всякого смысла, бессвязное. Однако, как мне показалось, в его взгляде вспыхнул на миг огонек благодарности.
С тех пор мы часто разговаривали с ним и даже немного подружились.
Но этот непроницаемый забор, разделяющий нас - он рос непрерывно, хотя и незаметно для глаз, и все больше и больше мешал нашей дружбе.
Мне было обидно до слез, но олешка не понимал меня. В его красивую маленькую головку не укладывалось то упорство, с каким я собственноручно возводил между нами эту черную преграду. Сначала она покрыла его копытца, напрочь заглушив шелест осенней листвы, затем достигла колен, полностью обездвижив, теперь упрятала олененка почти по грудь. А он смотрел на меня, не моргая, смотрел так, словно этот несчастный заборчик - единственное, что не позволяет ему сделать последний шаг в мою сторону, решительный прыжок из плоскости изображения сюда, в мой мир.
Глупенький, ну какой же ты глупенький!
Неужели ты думаешь, что здесь лучше? Здесь хуже, стократ хуже, настолько, что сам я, не медля ни секунды, ушел бы отсюда куда-нибудь-угодно, если б только знал, если б только было, куда... Пойми, маленький, во всем этом мире, во всех этих мирах, если собрать их в кучу, а затем отбросить все лишнее, ненужное, останемся только мы с тобой. Только ты и я.
Ты уж поверь мне, пожалуйста, загляни мне в душу, если не веришь так, видишь, я стою перед тобой на коленях, неужели я могу соврать даже сейчас?
Меня ведь тоже когда-то звали "олешкой"...
5000, счет продолжается!
Откуда взялось это самоуверенное "счет продолжается"? Может быть, так говорил какой-то спортивный комментатор в те времена, когда я еще смотрел телевизор? Я так и не смог вспомнить.
Но это нисколько не омрачало охватившей меня радости.
Поздравьте меня, я преодолел ровно половину пути! Говорят, что половина не может быть большей или меньшей, она бывает только первой или второй, но в любом случае равной. Врут. Половина, оставшаяся позади, была самой сложной. Дальше будет... Дальше...
Капля медленно стекла по запястью. Что это, дождь?
Я осторожно перекатился на спину и подложил руки под голову. Глаза закрылись сами, словно под воздействием силы тяжести, но и на внутреннюю поверхность век кто-то настойчиво продолжил проецировать научно-популярный фильм из жизни простейших. Черные амебы алчно спаривались, перетекали друг в друга. Они отрастили себе жгутики и могли теперь разговаривать на своем странном односложном языке.
- Там? - спрашивали одинокие одноклеточные, подплывая к рою.
- Тут, - хором отвечали организованные.
- Вай? - кокетливо интересовались первые и трепетали от любопытства.
- Так... - неопределенно разводили жгутиками вторые, и вдруг налетали, наваливались всем роем: - Ап!
- Эй! - возмущенно вскрикивало пойманное одноклеточное, но тут же замолкало, пристыженное, замечая, что уже перестало быть одноклеточным. А потом повторяло тысячью распахнутых ротовых отверстий, дружно, призывно:
- Эй! Эй! Эй!
Я надавил на глаза пальцами, стало просто темно...
Пятьдесят процентов. Пятьдесят на пятьдесят. Пока ничья. Но дайте мне хотя бы несколько минут - и я поведу а счете!
Как только неприятное клокотание в горле прекратилось, я вытер кровь с лица наволочкой и снова перевернулся на живот.
Счет продолжается!
5766.
Я разбил будильник. Он с грохотом врезался в стену, обдал обои россыпью стеклянных брызг и, искореженный, безжизненно рухнул на пол, вывалив наружу все свои хромированные внутренности. Но отвратительный скулеж не прекратился.
Тогда я подобрался к телефону и сдернул его с тумбочки за тонкий черный шнур. При этом телефонная трубка отделилась от аппарата, подкатилась прямо к моей руке и в последний раз негромко всхлипнула, будто просясь в ладонь. Я поднял ее. Я так давно ни с кем не разговаривал...
Из крошечного динамика вырвался голос шефа, привычно громкий и грубый, ударил болью в затылок, заполнил собой всю комнату.
Шеф - его имя-отчество куда-то улетучились из памяти - в обычной своей манере поинтересовался, что я там вообще себе думаю.
Тщательно подбирая слова, я прошелестел пересохшими губами, что в данный момент я думаю исключительно о том, как много все-таки уродов сконцентрировано в моей эпсилон-окрестности и как, к сожалению, мало значение этого эпсилон.
- Тебя не слышно! - прогудела трубка. - Что ты говоришь? Тебя совсем не слышно!
Я напряг связки и повторил свое высказывание почти дословно, добавив в конце только сакраментальное: "всегда мечтал это сказать", внезапно перешедшее в кашель
Шеф притихшим от удивления голосом признался, что не понял.
Я ответил, что и не надеялся, с силой опустил трубку мимо телефона и самодовольно подмигнул олененку.
И тут же пожалел об этом.
Олешка уже не мог мне ответить. Не так давно я заложил его глаза.
6947.
Как только проходил озноб, и эхо от дробного постукивания моих зубов затихало в отдалении, так сразу же, почти без перерыва, приходил жар. Обильная влага выступала на всем теле, горячий пот слепил, заливал глаза, руки в одно мгновение делались липкими, ими становилось совершенно невозможно перебирать...
Температура подпрыгивала или, наоборот, припадала на все четыре ноги, но при этом оставалась в пределах нормы. Слава богу, у меня пока не было серьезных оснований беспокоиться о своем здоровье. Просто надоело после каждого такого скачка менять промокшую от пота майку на новую.
Но, в конце концов, я нашел выход. Может быть, помогла интуиция... Я достал из платяного шкафа свою нелюбимую черную рубашку с длинным рукавом, надел ее и застегнул на все пуговицы. Пуговицы черного цвета числом двенадцать штук, пришитые черными же нитками. Хотя, возможно их количество и не играло никакой роли.
Я не взялся бы объяснить этот феномен, но, стоило мне застегнуть последнюю черную пуговицу под подбородком, как температура неожиданно успокоилась.
И за что, спрашивается, я раньше так недолюбливал эту рубашку? Пусть не модная, пусть цвет не мой, да и рукава... Но, в целом, хорошая же рубашка, удобная. Подчеркивает фигуру, не колется, и карманы вон какие вместительные... Нет, определенно очень хорошая рубашка! Тогда почему?..
Всю жизнь, с самого детства, сколько себя помню, меня окружали хорошие, удобные вещи. Это было настолько привычно, что казалось естественным. Хорошие игрушки - не самые красивые и дорогие, но удобные. Хорошая одежда. Хорошие родители... Впрочем, это я несколько... Хотя почему? Да, хорошие родители! Удобные. И хорошие друзья. Они не лезли в душу глубже, чем следовало, и никогда не приходили в гости без предварительного звонка. И работа в хорошей фирме. Не самой лучшей в плане зарплаты и рабочего графика, зато рядом с домом, семь минут пешком. Удобно? А как же! А потом была хорошая девочка Таня, которая со временем стала хорошей женой. Не лучшей вообще - были же красивее, были умнее, были даже те, кто прошел бы по битым стеклам более грациозно, чем она, были... - но лучшей для меня. То есть, в некотором смысле - идеальной. Самой удобной.
Жить в окружении хороших вещей, что и говорить, приятно. Из такого окружения не хочется выходить. Из него просто невозможно выйти, там же, снаружи, так плохо, так неуютно... Брррр!
Но есть у хороших вещей и одно отрицательное качество. Обычно оно не бросается в глаза, но иногда... Особенно бесконечным ноябрьским вечером, когда ты стоишь в теплой, освещенной комнате и смотришь в окно, за которым, по идее, должная быть промокшая и промерзшая улица, но видится почему-то только отражение все той же комнаты вместе с тобой и с множеством окружающих тебя хороших, уютных, теплых вещей - отражение, подвешенное в черной пустоте на высоте четырнадцатого этажа... Иногда это отрицательное качество становится особенно заметным.
Все хорошие вещи требуют ухода.
Знать бы только, куда...
7626 - конец?..
И никого нет рядом, некому пожаловаться, некому пожалеть. Еще вчера оставались хотя бы ушки, в них можно было шептать о чем угодно, не ожидая ответа, но и не опасаясь, что он тебе не понравится. Сегодня не видно даже рогов...
И почему это случилось не раньше, не в самом начале, а именно сейчас, когда все казалось таким надежным, таким налаженным? Ни одного лишнего движения, ни одной бездарно потраченной секунды, все выверено и отработанно. Впереди уже маячила финишная ленточка, нетерпеливые губы порывались начать обратный отсчет... И вдруг - такая несправедливость!
Я, кажется, заплакал - последнее время это получалось у меня необычайно легко, как в детстве - и потащился в туалет...
Я заканчивал семьдесят четвертый ряд, не хватало всего одного кусочка, последнего. Казалось бы, что проще? Перебирай все оставшиеся невостребованными кусочки по одному и прикладывай к вакантному месту. Учитывая специфику задачи, более продвинутого алгоритма ее решения придумать просто невозможно. Я так и поступил, тупо перебрал, один за другим, все кусочки. И ни один из них не подошел. "Ничего удивительного, сказал я себе, ты просто занимаешься этим делом уже... довольно долго, ты немного подустал, может быть, даже заскучал слегка и - как следствие - стал невнимательным. Рассеянным. Ты пропустил его..." Это случилось впервые за время моей работы, но когда-нибудь это должно было случиться. Посмеиваясь про себя и над собой, я перебрал эти две с чем-то тысячи кусочков во второй раз. Нужного, по-прежнему, не было. "Все проще! - осенило меня. - Посмотри по сторонам! Загляни под кровать, за тумбочки... Уверен, необходимый тебе кусочек залетел именно туда". К тому времени перед глазами у меня почти постоянно мелькали какие-то белесые пятна, так что я не особенно им доверял, поэтому предпочел проверить все руками. Ни под кроватью, ни за тумбочками, ни вообще где бы то ни было в пределах спальни никаких кусочков, кроме тех, что и так были на виду, я не обнаружил. Тогда я перебрал их в третий раз, и заодно пересчитал. Получилось 2374. Дебит сходился с кредитом, и это было ужасно! Нет, хуже, это было катастрофой! Настала пора признаться себе, что эта идиотская головоломка, от которой я с самого начала ожидал какого-нибудь подвоха, не собирается в принципе. Чтобы поверить в это окончательно, мне понадобилось еще три перебора. Я пытался уговаривать непослушные кусочки, я умолял их, гладил, я плакал им, а когда это оказывалось бесполезным - пытался воздействовать на них грубой силой. Иногда мне казалось, что стоит еще чуть-чуть надавить вот на этот краешек... Но это только казалось.
По темному коридору я дотащился до туалета. Долго, наверное, несколько минут, гладил стену рядом с туалетной дверью в поисках выключателя. Так и не нашел. Я распахнул дверь и отшатнулся. Темнота внутри этой тесной, маленькой комнатки испугала меня. В коридоре тоже не было света, но здесь было значительно темнее. Чернее, если хотите... "Чернее..." - пробормотал я и резко захлопнул дверь.Мне больше не хотелось в туалет.Спустя мизерный квант времени, равный одному морганию, я обнаружил себя на пороге спальни. Сердце бешено стучало, мое дыхание... Впрочем, черт с ним! Я упал на колени рядом с недостроенным черным квадратом и погрузил трепещущие ладони в россыпь маленьких черненьких кусочков. Я, должно быть, был похож на молящегося в этот момент, и я, черт возьми, молился!И уже в первой сотне нашел то, что искал.Один кусочек - он слегка отличался от других. По цвету. Он был чуточку - самую малость - светлее. Тоже черный, просто немнооожечко светлее! Понимаете?Я рыдал и хохотал одновременно. Какая нелепая случайность!Все разрешилось так просто. На самом деле в Картине... В той Картине, которую я, буквально, вслепую воссоздавал сейчас, был один... по крайней мере, один полностью черный элемент. И он оказался перевернутым! Ну не забавно ли?
Я перевернул кусочек. Просто перевернул. С другой стороны он тоже был черным. Таким же, как и 9999 его собратьев.Я приложил его к пустующему месту и кусочек занял его, уверенно и спокойно, всем своим видом подчеркивая, что находится здесь по праву.
Щ-щ-щелк!Когда сердцебиение поутихло, и руки перестали дрожать, я снова погрузился в работу.И только спустя какое-то время меня посетило запоздалое откровение. То, что произошло недавно, вовсе не являлось нелепой случайностью, как мне показалось сначала. Напротив, это была коварная, продуманная до мелочей, виртуозно исполненная провокация! Кем исполненная?.. Да Танькой, кем же еще! Это ведь она по моей просьбе переворачивала кусочки черным кверху. Она заметила, что один из них - почти одноцветный, и сознательно положила его неправильной стороной вверх. Сделать это случайно она не могла - с ее-то стопроцентным зрением, которым она так гордилась! Да, да, именно так все и было!.. А напоследок она внушила мне эту идиотскую мысль, что у черного цвета, якобы, нет оттенков. Никогда не слышал ничего глупее...
Она всегда ненавидела меня!
8903.
Снова приходила эта женщина... моя жена. Кто еще стал бы так громко и занудливо колотить в дверь ногами? Она приобрела эту отвратительную привычку после того, как я оборвал провода дверного звонка.
Сегодня она испытывала мое терпение особенно долго. Бесполезно, я научился не реагировать на мелкие раздражители.
Потом она принялась ковырять в замке своими ключами, и я еще раз порадовался собственной предусмотрительности. Замки на предохранителях, задвижку я намертво прикрутил пассатижами.
А потом она стала кричать. Это было необычно и, именно поэтому, особенно нервировало. Укрыться от ее пронзительных криков не помогала даже двойная дверь.
Я встал и, придерживаясь руками за стены, направился в сторону прихожей, чтобы сказать этой женщине, что хватит, не надо больше кричать. Стены тоже помогали плохо, по пути я два раза не смог удержать равновесие и, как следствие, больно расшиб левое колено.
Я открыл внутреннюю дверь, приник к дверному глазку и увидел ее. В том, что она кричала, я не смог разобрать ни слова, да, честно говоря, и не хотел. Мне хватало того, что я видел ее лицо, покрасневшее, залитое слезами, искаженное криком и выпуклой линзой глазка...
Интересно, что я в ней нашел?
- Эй! Что я в тебе нашел? - крикнул я в глазок. И сам не услышал своего голоса, таким он был высохшим, выцветшим... Тогда я, надрывая горло, прокаркал в три приема невнятное:
- У!.. Хо!.. Ди!..
Я все равно не открыл бы ей.
У меня хороший дверной глазок, он дает 200 градусов кругового обзора. По обещанию монтажников из фирмы, в которой я заказывал дверь, глядя в этот глазок, я легко могу рассмотреть даже собственные тапочки. Тапочек я, конечно, не видел, зато заметил чью-то руку. Кто-то стоял справа от женщины, вжавшись в стену между дверью и пожарным шкафом. Кто-то ненужный. Я видел только его руку: ладонь и кусочек белого рукава. А еще дальше, из-за угла лифтовой шахты показалось на миг чье-то плечо, тоже белое. Плечо возникло внезапно и тут же бесследно исчезло, но этого оказалось достаточно. Кто лучше меня умеет восстанавливать целую картину по ее отдельным фрагментам?..
Мне было наплевать, кто они, одетые в белые одежды и откуда они пришли.
С некоторых пор я стал очень болезненно реагировать на белый цвет.
Я тщательно запер внутреннюю дверь, чтобы стало хоть немного тише, и поплелся в гостиную. Необходимо было проверить, хорошо ли закрыта дверь на лоджию, чтобы даже через соседскую квартиру они не смогли бы... Впрочем, конец этой мысли так и остался не сформулированным. За ненадобностью.
Все равно в гостиной не было никакой двери на лоджию.
Я не нашел там даже окна.
9214.
Черные стены. Кругом одни черные стены. В какую сторону ни пойдешь, на третьем шаге обязательно упрешься в одну из них.
Черные стены вырастают из черного пола и возносятся вверх. Может быть, где-то наверху они сходятся воедино, образуя что-то вроде сводчатого потолка, не знаю... Так высоко мой взгляд не простирается.
Черное, все кругом черное. И я в круге.
Черные стены недопонимания, неприязни, взаимного недоверия - они приближаются, заставляют меня отступать, пятиться к центру круга, мешают дышать...
Вот только я не боюсь черного круга. Ни капельки.
Я знаю, черный круг исчезнет, не продержится ни одной лишней секунды, как только я закончу вписывать в него мой черный квадрат.
И я обязательно закончу, дайте мне только еще хотя бы несколько минут... Всего несколько минут, пожалуйста!..
Я вывалился из обморока обратно, в реальность.
Здесь ничего не изменилось. Так же тускло, как будто из последних сил, светила с потолка одинокая лампочка. Из-за высокого забора черных кирпичиков одиноко выглядывала верхушка самой высокой сосны - единственное напоминание о существовавшем когда-то осеннем пейзаже кисти неизвестного мастера. По-прежнему лежал на моей ладони тот одинокий кусочек черного картона, который я успел взять из кучки перед тем, как остановилось... нет, перед тем, как мне показалось, будто останавливается мое сердце. Слава богу, только показалось...
Нет, я жив, и я нахожусь внутри своего собственного, знакомого с детства, тела, которое находится внутри моей собственной, такой привычной, комнаты, и я готов продолжать...
Вот только стены... Эти черные стены. Зачем они здесь? Откуда?
Неужели перенеслись вслед за мной из глубокого заобморочного небытия в мое - такое привычное, такое родное - бытие?..
Я пребывал в замешательстве недолго, всего несколько секунд. Затем потратил еще одну драгоценную секунду на бессмысленное проявление эмоции - я усмехнулся. Потому что догадался.
Меня нисколько не интересовало, каким образом они, мои враги, проникли в квартиру. Но чем - скажите на милость! - чем им не угодили мои обои?!
Думать об этом было совершенно некогда. Кто знает, когда меня настигнет очередной обморок. Или даже не очередной, а... "тот самый".
Я вернулся к работе.
10000, почти.
Щ-щ-щелк!
Первым моим желанием было закрыть глаза и упасть на пол, лицом вниз, в центр монолитного черного квадрата. Упасть - и никогда больше не подниматься.
Но уже в следующее мгновение я осознал себя ползущим к выходу из спальни...
Я не испытывал ни радости, ни облегчения. Лишь ощущение неясной тревоги и уверенность в том, что еще далеко не вся моя работа доведена до конца, а времени на ее завершение у меня уже почти не осталось.
Несколько судорожных рывков - и я оказался на пороге комнаты. Двигаться дальше я не мог: пространство спальни, заканчивающееся порогом, неожиданно обрывалось в никуда. Коридора просто не было. Вообще ничего не было, только пустота. Она была бесцветной - какой же еще может быть пустота? - но все бесцветное нам отчего-то кажется черным.
Я погрузил в нее руку, невольно ожидая, что рука, оказавшись в пустоте, тоже исчезнет, или почувствует неземной холод, словом, испытает хоть какое-то непривычное ощущение. Ничего подобного! Пустота оказалась совершенно неосязаемой на ощупь.
Я поводил рукой из стороны в сторону и почти сразу же наткнулся на какой-то предмет. Вполне ощутимый. Когда мои пальцы надежно обхватили его, он стал видимым. Но еще мгновением раньше я догадался, что сжимаю в левой руке большие ножницы. Я положил их на пол спальни, рядом с порогом, и снова запустил руку в пустоту. На этот раз я искал значительно дольше. Мне пришлось погрузить в пустоту руку по самое плечо и несколько мгновений опасно балансировать на границе реальности, упираясь в нее коленями, прежде чем я, наконец, нащупал второй предмет. Им оказалась широкая катушка скотча. Прозрачного, но, думаю, его цвет в данном случае не играл никакой роли.
Больше в пустоте не было ничего.
Все верно. Прежде всего, Картину следовало перевернуть. Потом - смотреть. "Нравиться"...
Я взял ножницы и скотч и послушно отправился в обратный путь. Я боялся обернуться. Мне почему-то казалось, что пустота ползет следом за мной, лижет мои пятки, пробует на вкус.
И эти странные звуки с той стороны, где раньше была прихожая - они тоже пугали меня, заставляли ползти быстрее. Там что-то очень громко стучало, а иногда раздавался такое противное металлическое жужжание, которое, по моему представлению, способна издать только бензопила.
Впрочем, откуда мне знать, как жужжит бензопила?
10000, конец.
Близился к завершению последний этап работы.
Я отматывал от катушки полосы скотча длиной в два с половиной метра, отрезал их ножницами и аккуратно наклеивал на черный квадрат. Я старался покрывать его ровным слоем скотча, полоса к полосе. Это давалось мне нелегко, но я ведь уже делился с вами своими соображениями по поводу легких побед...
По мере того, как грохот и жужжание со стороны прихожей усиливались, росло и мое беспокойство. Я старался работать как можно быстрее и, как результат, делал это все хуже и хуже. Полосы ложились уже не так ровно, наползали друг на друга, собирались в складки. Последняя из них буквально связала меня по рукам, когда я в спешке попытался приклеить ее не той стороной.
Как бы то ни было, я успел закончить работу за несколько мгновений до того, как раздался страшный грохот в прихожей и топот нескольких пар бегущих ног заполнил собой гулкую пустоту коридора.
Время вышло!
Собрав воедино все силы, какие еще оставались в моем изможденном теле, для последнего, прощального рывка и умоляя бога сохранить мне сознание хотя бы на ближайшие несколько секунд, я поднялся на ноги, удерживая за углы огромный черный квадрат, и поднял его вместе с собой, перед собой, над собой - на вытянутых руках.
Вы будете смеяться, но во время этой операции я старательно зажмуривал глаза. Не хотел портить впечатления.
И открыл их только тогда, когда вновь уложил квадрат на пол, перевернув его черной стороной вниз. Уже не квадрат - Картину!..
Открыл и увидел...
Да, передо мной был явно не Малевич! Далеко не...
0.
На картине шагал Марк.
На фоне розовеющего на востоке неба спешно дотлевали угольки замешкавшихся звездочек. Придорожные сосны, те, что за ночь от страха успели ощетиниться, выпустив наружу грозные иглы, теперь успокоились, втянули их назад, уменьшив до приличествующих размеров. Холодный ветер, под утро спустившись с предгорий, задул, зазмеился вдоль тропинки, догнал Марка, спрятался в складках его плаща, разметал в стороны непослушные седые космы, не обделив, однако, вниманием и обильную проплешину на затылке старика. А старик шагал, не замечая ни заигрываний ветра, ни невинной прелести зарождающегося нового дня, не глядя по сторонам, не оглядываясь назад, и, кажется, не сильно даже интересуясь, что ждет его впереди.
Я потянулся вперед и коснулся полы его плаща в том месте, где красовалась наспех заштопанная прореха, появившаяся после позавчерашней стычки. Не оборачиваясь, Марк нервным движением оттолкнул меня.
Я не удивился. И не обиделся. И не сказал ни слова. У него была масса оснований повести себя именно так.
Тогда я просто выждал, когда Марк отмеряет десять шагов по тропинке, а подошвы его сандалий вдохнут жизнь в двадцать пригоршней дорожной пыли, и побрел следом за ним, стараясь сохранять дистанцию между нами неизменной.
Тропинка причудливо изгибалась, петляя между невысокими холмами, и я послушно петлял вслед за ней, отбивая неслышную медленную дробь, а на душе было на удивление спокойно и легко. Поскольку я не сомневался, что когда-нибудь - и, скорее всего, довольно скоро - Марк перестанет дуться на меня, и тогда он сначала остановится, а потом обернется ко мне и, скривив толстые губы в усмешке, пробурчит с нарочитой строгостью в голосе: "Ну, чего встал, криворогий? Догоняй! Шевели ушами!.. - И засмеется беззлобно. - Уш-шелец, тоже мне!.."
©Олег Овчинников
Subscribe to:
Posts (Atom)