Розовые сопли

Танечка плакала. Она ревела навзрыд, глаза ее были мокрые…

Сашенька, ты предал меня, любимое мое создание, цвет моей мечты… Ты силикон моей дряблой души, ты тампакс вагинального плача, ты помада моей блеклой жизни, ты - утренний глоток портвейна! Сейчас уже гости придут, а ты, бля, мне устроил…
Что я им скажу?

В годовщину наших отношений, ты заставил меня рыдать… Я бля сука реву, как драматург.
Ровно два года назад ты все же закончил с ебанутыми коробками шоколада, от которых у меня сыпь на додках, с этими колючими бесполезными растениями, обернутыми в мокрый целлофан! Два года прошло с тех пор, как ты перестал читать мне сраные вирши и ходить за мной на караках… Ты, наконец, внял голосу моего сердца, когда я преисполненная истомой и терзаниями мягко намекнула тебе: «Хорош корчить из себя пангемуна, ебаться будем?», ты наконец истерзал меня своей страстью… Хотя… что там говорить, видала я страсти и поболее…

Сейчас придут твои друзья подруги: актриса Тонечка с адвокатом Пашенькой, художница Наденька с дизайнером Мишенькой.
Все они премилые люди, конечно, но о чем с ними говорить? Что, блядь, мне сказать людям, которые даже не знают, как сбить настройки весов? О чем можно говорить с людьми, которые не отличают репу от редьки!
Мои друзья и подруги народ может и простой… Но зато они пивную пробку сгибают двумя пальцами… Или Генка из сорок третьего? Он, бля, поддон полноразмерный на хую держит. Талант! Или Маринка, с Дорогомиловского… Зубами, слышишь, зубами пробку из бутылки вина достает, без рук! Слышишь, бутыль в титьках зажата! Штопор в зубах, бутыль промеж сисек, это не то, что твой куперфильд сраный, это, бля, гений пантомимы!

И я угнетенная твоим весьма предательским поступком, стою и бью тебе в лицо… А ты сидишь и внемлешь.. Сидишь, и робко внемлешь так..
Я плачу и реву… Я реву и бью тебе в морду… Я бью и плачу… И не могу остановиться, милый!
Ты бьешься умной головой о стену, там наверное шишка вот такенная, а я не могу остановиться! Знал бы ты, как ничтожны твои телесные муки по сравнению с моими душевными переживаниями! Хуй его знает, любовь это или не любовь, но то что я преисполнена страсти к тебе, к твоему потухшему взгляду из под отекших век, к твоим поэмам, которые хороши как душистый укроп, бля, но на хлеб же их не намажешь?…
Наверное, я тебя все-таки люблю!

Но какого хуя, ты предал меня? Ты прекрасно знал, что не надо покупать крупнозернистую соль… Она не пролезает в дырки солонки!
Тебе не понять тягот и страданий женщины, охуевшей от такого презренного отношения…
Т ы презрел меня! В очень изощренной форме…
Скажи мне, о поэт! Зачем ты зная множество безумных важностей, бездну ненужной хуйни, так легко и просто ранил меня… Купил соль, которую я трясу, трясу, а она никак..
Я считаю, что здесь был умысел… А умысел, милый, это всё! Это значит желание… желание ранить, желание унизить меня.. Простую женщину, которая любит своего поэта..
И я не могу остановится.. С того момента, как рука моя послала этот ебучий и совершенно бесполезный тюбик с солью прямо в сортир, обида моя, боль и унижение выплеснулись в твою нежную репу…

Что ты мычишь? Как же мы без соли гостей угощать?
Вот! Вот… Я бью тебя, и ложечкой сгребаю твои соленые сопли… Они пойдут в салат… Вот это пойдет на мясо под майонезом… Извини, милый, вот так! Вот так!
Выдыхай, милый…Вот сюда, прямо в баночку… Молодец.
Ничего, что они розовые… Скажем, хрену свекольного добавили… Все равно твои друзья не поймут.

Танечка утерла слезы куском газеты из под селедки… Она всхлипывала и дрожала, разминая одеревеневший кулак… Потом схватилась за шелковый галстук своего воздыхающего возлюбленного, и внутренней стороной принялась очищать розовые кровянистые корочки с опухшего лица возлюбленного.
- Иди умойся, милый…. Гости скоро.. И никогда, слышишь! Никогда! Не позволяй себе так издеваться надо мной…
Танечка не сдержалась, опять заревела, и тут же поперек ее воли, рука непроизвольно дернулась, кулак сжался в молот, одно размашистое движение, и новая порция розовых соплей потекла в угоду хлебосольному столу…

(С) Скотиняка